Андерс Шюман скрестил руки на груди, покачался на пятках и посмотрел сквозь тонированное окно, выходившее на русское посольство.

— Ты на сто процентов уверена в том, что Карина Бьёрнлунд осенью 1969 года планировала выйти замуж за человека, который вскоре стал профессиональным убийцей?

Анника откашлялась и согласно кивнула. Шюман продолжил свои рассуждения:

— Из любви к своему суженому наш министр культуры нанесла ущерб государственному имуществу, убила одного часового и ранила другого?

— Этого я не знаю, но звучит очень логично, — сказала Анника.

Шеф вернулся на свое место и тяжело опустился в кресло.

— Сколько ей тогда было лет?

— Девятнадцать.

— Она уже жила с этим парнем?

— Тогда она еще жила дома со своими родителями в Карлсвике.

— Где она работала?

— В объявлении об обручении было сказано, что она студентка.

Шюман взял ручку и черкнул что-то на уголке одной из таблиц.

— Знаешь, — сказал он, посмотрев после этого на Аннику, — большей чуши я не слышал за всю мою жизнь.

Он бросил ручку на стол. В наступившей тишине она упала на бумаги с оглушительным треском, пол расступился под ногами Анники, и ей показалось, что она сейчас провалится в пропасть.

— Я рад, — продолжал Шюман, — что с этими сведениями ты пришла ко мне, а не к кому-нибудь другому. Надеюсь, ты никому не рассказывала весь этот бред?

У Анники закружилась голова, кровь прилила к вспыхнувшим щекам.

— Нет, — прошептала она.

— Ни Берит, ни Янссону, ни бабушке?

— Моя бабушка умерла.

Несколько секунд Шюман внимательно разглядывал Аннику, потом выпрямился.

— Хорошо, — сказал он и отвернулся. — С этого момента ты вообще больше не касаешься терроризма. Отныне ты не имеешь никакого отношения ни к Карине Бьёрнлунд, ни к этому чертову Рагнвальду, ни к взрыву в Лулео и вообще ни к чему такому, понятно тебе?

Анника откинулась на спинку стула, слушая, как шеф, дыша ей в лицо, диктует свою волю.

— Но, — попыталась возразить она, — разве не стоит по меньшей мере покопаться в этом деле дальше?

Шюман посмотрел на нее с таким удивлением, что у Анники перехватило дыхание.

— Ты хочешь, чтобы я поверил, будто разыскиваемый Швецией в течение тридцати лет террорист — девочка — подросток из норботтенской деревни, жившая с мамой и ставшая затем министром культуры в социал-демократическом правительстве?

Анника мелко вдохнула открытым ртом.

— Я не говорила об этом в полиции…

— И это к лучшему.

— …но считаю, что ее надо допросить. Может быть, есть какое-то нормальное объяснение…

Анника замолчала, когда раздался резкий сигнал селектора.

— Пришел Герман Веннергрен, — сказала секретарша сквозь треск на линии.

Шеф сделал три больших шага по кабинету, подошел к телефону и нажал кнопку ответа:

— Попроси его войти.

Он отпустил кнопку и посмотрел на Аннику. Она поняла, что он смотрит сквозь нее, думая уже совсем о другом.

— Я не желаю больше слушать этот вздор, — сказал он. — Можешь идти.

Она встала, удивляясь, что еще не рассыпалась на куски, подхватила блокнот ничего не чувствующими руками и взглянула на далекую, словно маячившую в конце длинного туннеля, дверь.

Она собралась с силами и побрела к выходу.

Андерс Шюман смотрел на закрывшуюся за Анникой Бенгтзон дверь с чувством грызущего разочарования.

Какая жалость, что это говорит Анника — Анника, которую всегда отличала такая аккуратность и такое честолюбие.