Они лежали в кровати.
И Джек Райан был счастлив, что это их собственная кровать. Каким бы удобным ни был номер в нью-йоркской гостинице, домашнего уюта он в нем не чувствовал. К тому же, Джек был сыт по горло своим тестем, с его двухуровневой квартирой на Парк-авеню и бесконечно высоким самомнением. Ну хорошо, у Джо Маллера добрых девяносто миллионов в банке и пухлый портфель акций, который с приходом в Белый дом нового президента продолжает расти еще больше, но всему есть свои пределы.
— Послезавтра, — ответил Джек. — Впрочем, полагаю, можно будет заглянуть туда сегодня после обеда, просто чтобы осмотреться.
— А сейчас тебе надо выспаться, — заметила Кэти.
Джеку постоянно приходилось убеждаться в том, как плохо быть женатым на враче. От Кэти ничего не укроется. Нежное, любящее прикосновение сообщит ей температуру тела, частоту пульса и бог знает что еще, а сама она скрывает свое отношение к тому, что обнаружила, с мастерством профессионального игрока в покер. Ну, по крайней мере, иногда.
— Да, день выдался очень длинный.
В Нью-Йорке было около пяти вечера, но для Джека этот «день» продолжался значительно больше обычных двадцати четырех часов. Право, ему нужно научиться спать на борту самолета. И дело было вовсе не в том, что места оказались неудобными. Воспользовавшись своей кредитной карточкой, Джек превратил бесплатный билет, выданный на работе, в билет первого класса. Вскоре частые перелеты сделают подобные превращения в нечто автоматическое. «Да, замечательно,» — подумал Джек. Его будет знать в лицо обслуживающий персонал аэропортов «Хитроу» и имени Даллеса. Ну, по крайней мере, теперь у него есть новый черный дипломатический паспорт, и он может больше не беспокоиться по поводу таможенных досмотров. Формально Райан был приписан к посольству Соединенных Штатов в Лондоне. Здание посольства находилось на Гросвенор-сквер, прямо напротив того дома, где во время Второй мировой войны размещалась штаб-квартира генерала Эйзенхауэра. Вместе с этим назначением Райан получил статус дипломата, который сделал его особым человеком, имеющим возможность не обращать внимания на такие неприятные пустяки, как гражданские законы. Отныне Джек мог запросто провезти в Англию пару фунтов героина, и никто не имел права даже прикоснуться к его вещам без разрешения — которое он мог и не дать, ссылаясь на дипломатическую неприкосновенность и срочные дела. Ни для кого не представляло тайны, что дипломаты не утруждали себя общением с таможней ради таких мелочей, как духи для жен (или других особ женского пола) и выпивка для себя. Однако для Райана, оценивающего поступки людей с позиции католической морали, подобные прегрешения были простительными и никак не тянули на смертный грех.
Джек поймал себя на том, что у него начинают путаться мысли, это говорило о накопленной усталости, действующей на мозг. Кэти в таком состоянии ни за что не позволяла себе вставать за операционный стол. Разумеется, еще когда она, как начинающий врач, проходила практику в ординатуре, ее заставляли дежурить бесконечно долго — делалось это для того, чтобы научиться принимать правильные решения в самых неблагоприятных условиях, — но Джек порой задумывался, сколько больных приносится в жертву на алтарь подготовки врачей-новобранцев. Если юристам когда-либо удастся найти способ делать на этом деньги…
Кэти — доктор Каролина Райан, доктор медицинских наук, член американской коллегии хирургов, как гласила пластмассовая табличка на ее белом халате, — уже прошла эту фазу обучения. Ее мужу пришлось не раз тревожиться ночами о том, как она поедет домой на своем маленьком спортивном «Порше» после тридцати шести часов непрерывного дежурства в гинекологическом, педиатрическом или хирургическом отделении — сами по себе эти разделы медицины Кэти не интересовали, но она должна была узнать немного обо всем, чтобы закончить медицинский факультет университета имени Джонса Гопкинса. |