— Русские этого еще не поняли. Надо сказать, они изрядные тугодумы. В этом их главная слабость. Все высшие шишки настолько скованы идеологией, что не видят ничего вокруг. Знаете, мы можем нанести этим ублюдкам удар — удар сильный, болезненный, — если досконально исследуем слабые места русских и научимся обращать их себе на пользу.
— Вы действительно так считаете, Боб? — спросил директор.
— Я так не считаю — я знаю наверняка, черт побери! — выпалил зам по опер-работе. — Они уязвимы, и что самое главное, русские до сих пор сами этого не понимают. Пора что-то делать. Теперь у нас президент, который поддержит нашу игру, если только мы придумаем что-нибудь действительно хорошее, куда он сможет вложить свой политический капитал. А Конгресс так его боится, что не осмелится встать у него на пути.
— Роберт, — сказал директор, — у меня такое ощущение, что у вас в рукаве что-то припрятано.
Задумавшись на мгновение, Риттер продолжал:
— Да, Артур, вы правы. Я ломал над этим голову с того самого времени, как одиннадцать лет назад меня перевели на административную работу. До сих пор я не записал на бумагу еще ни одной мысли.
Ему не нужно было объяснять, почему. Конгресс имел право выдать разрешение на выемку любого клочка бумаги, находящегося в этом здании, — ну, практически любого, — но проникнуть в человеческую голову было не под силу даже ему. Однако, возможно, наконец настало время раскрыть свои карты.
— В чем состоит голубая мечта Советов?
— Похоронить нас, — ответил Мур. Для этого ему не потребовался интеллект лауреата Нобелевской премии.
— Хорошо, а в чем состоит наша голубая мечта?
Ему ответил Грир:
— Нам не позволено мыслить подобными категориями. Мы хотим найти с русскими modus vivendi[13]. — По крайней мере, так утверждала «Нью-Йорк таймс», а разве эта газета не отражала голос народа? — Ну хорошо, Боб, не тяните, выкладывайте, что там у вас.
— Как нам нанести удар русским? — спросил Риттер. — И я понимаю под этим поразить ублюдков в самое сердце, причинить им невыносимую боль…
— Похоронить их? — уточнил Мур.
— А почему бы и нет, черт побери? — воскликнул Риттер.
— А это возможно? — спросил директор, заинтересованный тем, что мысли его заместителя направлены в эту сторону.
— Скажите, Артур, если русским дозволяется грозить нам своей большой пушкой, почему мы не имеем права отвечать им тем же? — Похоже, Риттер закусил удила. — Русские переправляют деньги различным группировкам в нашей стране, чтобы те пытались дестабилизировать политические процессы. Они устраивают по всей Западной Европе демонстрации, требующие от нас отказаться от программы развертывания тактического ядерного оружия, в то время как сами наращивают свой атомный потенциал. А мы даже не можем устроить утечку сведений об этом в наши средства массовой информации…
— Но если мы даже и сделаем это, газеты все равно ничего не напечатают, — заметил Мур.
В конце концов, средства массовой информации тоже не любят оружие массового поражения, хотя и готовы терпеть советские ядерные боеголовки, потому что они, по той или иной причине, не являются дестабилизирующим фактором. Директор испугался, что Риттер на самом деле хочет проверить, какое влияние имеют Советы на американские газеты и телевидение. Впрочем, если это действительно обстоит так, подобное расследование может принести только отравленные плоды. Средства массовой информации цепляются за собственные представления о честности и объективности с таким же упорством, с каким скупой держится за свои сокровища. |