– Мне только что опять звонили с дачи Сталина, – сказал Маленков. – Они утверждают, что с товарищем Сталиным что-то не в порядке. Придется, наверное, еще раз ехать в Кунцево.

Сейчас решения принимали Лаврентий Берия и Георгий Маленков. Когда они согласились с тем, что нужно вызвать врачей, тут же возник важный вопрос: каких именно? Кто-то из четверки позвонил Третьякову, министру здравоохранения СССР, и попросил выбрать несколько опытных русских профессоров – только русских и ни в коем случае не евреев.

Хрущев приехал в Кунцево и сообщил охранникам, что скоро прибудут доктора.

Полковник Туков позвонил Вячеславу Молотову, Анастасу Микояну и Климу Ворошилову и сообщил о том, что у Хозяина случился удар.

– Позвоните другим членам политбюро, – сказал Молотов. – Я немедленно выезжаю.

Ворошилов после звонка из Кунцева словно преобразился. «Он стал таким энергичным, каким я помнила его в самых опасных ситуациях во время Гражданской и Великой Отечественной войн, – написала его супруга в неопубликованных дневниках. – Я догадывалась, что надвигается беда. Я громко расплакалась и спросила его: „Что случилось?“ Он обнял меня и ответил: „Не бойся“!»

Ворошилов присоединился к Кагановичу, Молотову и Микояну, которые уже собрались у постели больного. Молотов, конечно, обратил внимание на то, что сейчас всем заправлял Берия.

Сталин открыл глаза, когда в комнату вошел Каганович. Он оглядел одного за другим соратников, после чего опять сомкнул глаза. Молотов и Каганович были очень расстроены. По их щекам катились слезы.

– Товарищ Сталин, мы здесь, ваши верные друзья и товарищи, – обратился к вождю первый советский маршал. Его голос дрожал от едва сдерживаемых рыданий. – Как ты себя чувствуешь, дорогой друг?

Лицо Сталина исказилось. Он пошевелился, но так и не пришел в сознание.

Хрущев тоже был очень расстроен. Никита Сергеевич смотался домой помыться и вернулся в Кунцево.

В семь часов утра 2 марта в Кунцево наконец приехали врачи. Консилиум возглавлял профессор Лукомский. Ни одному из них раньше не приходилось лечить вождя. Их провели к больному. В просторной столовой пахло мочой. Врачи страшно нервничали. Ведь им предстояло осматривать самого Сталина. Зная об арестах и пытках своих коллег, они догадывались, что это может произойти и с ними.

Сначала стоматолог вынул у Сталина зубные протезы. Он был так напуган, что уронил их на пол. Затем Лукомский попытался снять со Сталина пижаму и рубашку, чтобы измерить давление. «У них так сильно дрожали руки, что они не могли даже снять с него рубашку», – рассказывал Лозгачев. Лукомский боялся прикоснуться к Сталину и долго не мог найти у него пульс.

– Крепче держите его руку! – рявкнул на профессора Лаврентий Берия.

В конце концов одежду решили разрезать ножницами.

Врачи приступили к осмотру больного. Он лежал на спине. Голова повернута налево, глаза закрыты, на лице – умеренная гиперемия. Пульс – 78; сердцебиение – слабое; давление 190 на 110. Правая сторона тела парализована, но левые конечности временами вздрагивали.