— Нет. Я имею в виду Крауч-лейн.

— Впервые слышу.

— А Норрис-роуд?

— Есть такая. Пересекается с Хай-стрит в Бейсингстрок…

— Нет. Здесь, у нас.

— Здесь у нас такой нет, мой птенчик.

Фарнхэм и сам не знал, почему он упорствовал, ведь эта полоумная американка несла явный бред.

— А Бойня-Товен?

— Товен, ты сказал? Не Таун?

— Ага, Товен.

— Не знаю такого. Но если бы знал, обходил бы за пять кварталов.

— Почему?

— Потому что «бойня» это само по себе неприятно, а «товен» на языке древних друидов означает место ритуального жертвоприношения… они, кстати, людей приносили в жертвы. Вырезали им печень и легкие. Вот такие дела. — Реймонд застегнул штормовку и вышел в ночь.

Фарнхэм проводил его пасмурным взглядом. Ему было не по себе. Он все это выдумал, решил Фарнхэм. Что такой тупой пень, как Сид Реймонд, может знать о друидах?! Все его познания уместятся на кончике иглы, и там еще будет достаточно места для «Отче наш».

Все правильно. Но даже если Реймонд и вправду знает про друидов, это ничего не меняет. Та женщина была…

— Они тут все с ума посходили, — сказал Лонни и рассмеялся нервным дрожащим смехом.

Чуть раньше, пока они еще бежали по улицам, Дорис взглянула на часы и увидела, что было уже почти восемь. Свет опять изменился. Из яркого оранжевого сияния он превратился во мглистое, как будто сгущенное алое свечение, которое отражалось зловещими отблесками от оконных стекол и окрасило фасад церкви на той стороне Норрис-роуд в цвет запекшейся крови. Солнце было как сплющенный шар у самого края горизонта.

— Что там случилось, Лонни? — спросила Дорис. — Что это было?

— И пиджак потерял. Все одно к одному.

— Ты его не потерял. Ты его сам снял и выбросил. Он был весь в…

— Не говори ерунды! — рявкнул он. Но в его глазах не было злобы или раздражения. Только блуждающий ошарашенный взгляд — растерянный и мягкий. — Я его потерял.

— Лонни, что там было, на той лужайке?

— Ничего. Давай не будем об этом. Где мы, вообще?

— Лонни…

— Я ничего не помню, — сказал он уже мягче. — Все как будто в тумане. Мы шли по улице… услышали какой-то звук… а потом мы побежали. Вот и все, что я помню. — Он помолчал и добавил по-детски жалобным голосом, от которого Дорис пробрал озноб: — Зачем бы мне было его выбрасывать, мой пиджак? Он мне нравился. Он подходил к брюкам. — Он запрокинул голову и громко расхохотался совершенно безумным смехом. Дорис опять стало страшно. Потому что она поняла: что бы Лонни там ни увидел, за изгородью, это было настолько ужасно, что он малость съехал с катушек. Она бы, наверное, тоже слегка повернулась… если бы она это видела. Но это уже не имело значения. Сейчас им надо выбираться отсюда. Возвращаться в отель, к детям.

— Давай поймаем такси. Я хочу домой.

— Но Джон… — начал было Лонни.

— Да черт с ним, с твоим Джоном! — закричала она. — Здесь все неправильно, все не так, и я хочу взять такси и поехать домой!

— Ну хорошо, хорошо. — Лонни провел дрожащей рукой по лбу. — Поедем домой. Вот только… где тут такси? Ты видишь?

Дорис огляделась. На самом деле на широкой, мощенной булыжником Норрис-роуд не было вообще никакого движения. По центру улицы тянулись ржавые трамвайные рельсы. На той стороне, напротив цветочного магазина, стояла древняя малолитражка на трех колесах.