Все, что говорил Давуд, казалось странным… и очень подозрительным. Но в его словах было много смысла. Юсуф понимал, что Давуду ничего не стоило убить его прямо здесь, однако парень этого не сделал.

Давуд поднялся на ноги, теперь он возвышался над Юсуфом на целый фут. На вид ему было около тринадцати.

– Пойдем, я познакомлю тебя с Селимой и ее детьми, и ты сможешь вернуть им деньги. Или, – он помолчал, – ты можешь убежать.

Юсуф подумал и сказал:

– Пошли.

Час спустя Юсуф один возвращался домой. Он не нес домой денег, но на сердце у него было радостно, а в голове крутилось множество интересных мыслей. Ему очень хотелось, чтобы Давуд научил его всему, что сам знал.

– Ничего нет. Никаких связей с ассасинами, – по крайней мере, мы их не установили.

– Странно. Учитывая важность этого воспоминания, я думала, что это мог быть тот момент, когда Юсуфа завербовали.

– Думаю, восемь лет – это слишком мало для вербовки, даже по меркам ассасинов.

– Формально – да. И все же… этот эпизод на многое проливает свет. Какая следующая дата?

– Двадцать третье апреля, тысяча четыреста восьмидесятый год.

Налан работала как никогда много, чтобы кемальпаши хватило на всю огромную толпу, наводнившую Большой базар, а вечно улыбающийся добродушный Бекир бин Салих, арендовавший на базаре несколько лавок, просто сиял, как начищенное медное блюдо, встречая каждого покупателя. Юсуф тоже был по горло занят: разносил сласти по всему городу, и ему некогда ему было срезать кошельки, но это вовсе не означало, что он покончил с этим делом.

«Хыдырлез и нас касается, – сказал восемнадцатилетний Давуд своей ватаге юных воришек, шпионов и народных мстителей, – наши новые дела не должны причинить ничего плохого людям».

Юсуф был с ним полностью согласен, на базаре можно было заработать и честным трудом.

День праздничного веселья благополучно клонился к вечеру. Солнце уже коснулось линии горизонта, и запоздавшие гуляки спешили домой, осоловевшие от избытка съеденного или – что хуже – выпитого. Когда Юсуф с матерью добрались до своего скромного жилища, она удивила его, положив на маленький столик вещь, завернутую в ткань.

– Сегодня день пожеланий и начала новых дел, – сказала она. – И твой отец просил передать тебе кое-что… когда придет время. Думаю, оно пришло.

Сердце у Юсуфа учащенно забилось. Он присел на единственную в комнате лавку, глядя на таинственный сверток.

– Что передать, мама?

– Рассказать тебе о нем все, что я могу, не нарушив клятвы, данной ему. И я дарю тебе вещь, которая принадлежала ему.

Юсуф дрожал от волнения, всем своим существом впитывая каждое слово матери.

– Я всю свою жизнь занимаюсь одним делом, – начала она. – Я готовлю и продаю кемальпашу. Твой отец помогал мне в этом точно так же, как ты сейчас. Но у него были и другие дела.

Ее черные глаза не отрываясь смотрели на пламя маленькой свечки, стоявшей на столе. Очевидно, она решала, что́ рассказать единственному сыну, а что и дальше сохранить в тайне.

Сгорая от нетерпения, Юсуф схватил себя за волосы, притворяясь, что собирается их выдернуть.

– Мама, я сейчас умру от нетерпения! Рассказывай, пока я не поседел у тебя на глазах.

Она улыбнулась и присела рядом с ним на лавку, нежно взъерошив его волосы.

– Тебе всего лишь тринадцать лет, и во многом ты все еще маленький мальчик.