Вокруг низкие, грубо сляпанные не то пакгаузы, не то мастерские. Те, кто ехал с нами в автобусе, рассыпаются по двору. Кроме «тойоты» на спущенных шинах ничего интересного во дворе нет. Тем не менее мужики уже довольно сноровисто берут территорию – и окна, и крыши – под контроль. Ильяс остался в БРДМ, Саша тоже, а вот Николаич присоединяется к нам. Дверь довольно новая, железная, но монетодворский «консервный нож» распахивает ее шутя.

Включаем фонари, но свет внутри и так есть. Пахнет…, очень знакомо пахнет. Вдобавок к запаху, характерному для посещаемых военными мужиками нежилых мест (оружейная смазка, гуталин, затхлость, туалет и немножко ногами для букета), еще и мертвечинкой с ацетоном отдает.

Замечаю на Николаиче ту самую готичную перчатку на левой руке. Держит ею помповуху.

Ну да, мое место, как всегда, в тылу.

Но никого нет. Вообще.

Пока не заходим в импровизированный тир. Явно пистолетный. Тут в длину зала метров двадцать – двадцать пять. В самом конце зала перевернутый стол. Из-за стола поднимается человек. Милиционер. Был милиционером. Сержантом.

Дмитрий выдыхает. Явно это не тот (или та), кого он боялся увидеть.

Милиционер так хорошо забаррикадировался, что сейчас не может вылезти.

– Доктор, упокой его из малопульки. Не нужно ему голову разносить, – просит меня опер Дима.

Ну отчего не уважить просьбу.

Подходим ближе.

Мертвяк поворачивается к нам и тупо пытается идти, да стол не дает.

Выстрел простой, дистанция детская.

Мертвец заваливается туда, где сидел в обороне.

Сержант успел собрать баррикаду из стола и нескольких ящиков. Тут же пустая бутыль от фанты, заплесневелые пирожки в полиэтилене. Никаких записок нет. И на теле никаких ран, мундир чистый. Только присмотревшись, замечаю аккуратно забинтованный указательный палец на левой руке. Не повезло парню…

А еще сержант собрал арсенал. Три пистолета Марголина и револьвер с необычной деревянной эргономической рукояткой. Несколько пачек патронов. Голубые с мелкашками и бело-черные с револьверными.

Дмитрий берет револьвер.

– Это что за вещь? – спрашиваю его.

– Хайдуров. Бурятский кольт. Шутка. На самом деле спортивный целевой револьвер ТОЗ-49. В свое время намолотил кучу золотых медалей. Если никто не против, я его себе возьму.

– Бери. И кобуру на бедро, чтоб как шериф. – Это Николаич ехидничает.

– Спасибо.

– Получается так, что пока четыре короткоствола. А где пистолеты-пулеметы?

– А, это вон та дверца. Только не обольщайтесь особо.

Комнатушка, обычный чуланчик, – тут она была за оружейку, отсюда покойный сержант и притащил патроны и оружие. Дима выволакивает ящик, покрытый буквально слоем пыли. Открывает.

Ничего не понимаю! Внутри лежит десяток металлических прямоугольных коробочек. Сантиметров этак тридцать в длину, десять в ширину и толщиной сантиметра три. С торца вороненой коробочки торчит массивный крючок. Какой-то дверной замок-переросток.

– Что это, Бэрримор?

– ПП-90 в сложенном состоянии. Сейчас я его… Вот сука, ну давай!

И в руках у опера коробчонка за несколько секунд возни с ней разворачивается в угловатый пистолет-пулемет с плечевым упором. Прицельные приспособы поднимаются тоже вручную.

– Ух ты, цэрэушный девайс, – говорю.

– На самом деле – гамно. И американский гамно получился, и наш ответ – туда же. Но все ж пистолет-пулемет и сделан не в пример «аграну».

Проверочная стрельба показывает полную правоту Дмитрия.