– Вот как? И Ребус тоже. Но его лучше не донимать.

– Газетчики всех донимают, Мак. Без этого никак.

Мак Кэмпбелл остерегался Джима Стивенса, но благодаря приятельским отношениям, какими бы ненадежными и натянутыми они порой ни бывали, получал кое-какую информацию, полезную для его карьеры. Многие пикантные новости Стивенс, разумеется, утаивал. Именно из них стряпались «эксклюзивы». Однако он всегда был готов согласиться на обмен, и Кэмпбеллу казалось, что для удовлетворения Стивенсовых запросов достаточно даже самых безобидных сплетен и сведений. Стивенс, как сорока, тащил в свое гнездо всякий хлам без разбору и в количествах больших, чем может когда-либо пригодиться. Поди пойми этих репортеров! Во всяком случае, Кэмпбеллу полезнее было иметь Стивенса другом, нежели врагом.

– Ну а как там твое досье насчет наркотиков?

Джим Стивенс сделал неопределенный жест:

– Пока в нем нет ничего такого, что могло бы пригодиться вашим ребятам. Но я все равно буду держать ухо востро, да и глаз не спущу с этого гадючника!

Прозвучал гонг, возвестивший о начале последнего раунда. Два взмокших, измученных боксера сблизились на ринге, превратившись в клубок сплетенных конечностей.

– Похоже, Мейлер все еще держится, – проговорил Кэмпбелл, одолеваемый нехорошим предчувствием.

Нет, вряд ли. Ребус не смог бы с ним так поступить. Вдруг Максвелл, более грузный и медлительный по сравнению с соперником, получил удар по лицу и, пошатываясь, отступил. Почуяв кровь и близкую победу, бар взорвался криками и аплодисментами. Кэмпбелл уставился в свой стакан. Рефери открыл едва стоявшему на ногах Максвеллу счет. Все было кончено. Сенсация на последних секундах поединка, как сказал комментатор.

Джим Стивенс протянул руку.

«Я убью этого гнусного Ребуса, – подумал Кэмпбелл. – Ей-богу, убью».

Потом, когда они пропивали Кэмпбеллов проигрыш, Джим Стивенс заговорил о Ребусе.

– Значит, мне предстоит с ним наконец познакомиться?

– Как знать. Они с Андерсоном не особо близкие друзья, что может выйти Джону боком – придется целыми днями протирать штаны за столом. Впрочем, особо близких друзей у Ребуса нет.

– Вот как?

– Ну, вообще-то малый он неплохой, просто, наверно, не из самых покладистых.

Избегая вопрошающего взгляда приятеля, Кэмпбелл принялся изучать галстук репортера. Под свежим слоем сигаретного пепла виднелись гораздо более древние пятна, оставленные яичницей с беконом, пролитым виски. Тем не менее жизненный опыт подсказывал Кэмпбеллу: самые неряшливые репортеры всегда оказываются продувными бестиями. И Стивенс отнюдь не исключение- поди-ка поработай десять лет в местной газете. Ходили слухи, что он отказывается от службы в лондонских изданиях, поскольку ему нравится жить в Эдинбурге. Его статьи разоблачали самые мрачные стороны городской жизни – преступность, коррупцию, бандитизм и торговлю наркотиками. Лучшей ищейки Кэмпбелл не знал, и, возможно, именно по этой причине к Стивенсу с неприязнью и недоверием относилось полицейское начальство, наглядно доказывая, что он неплохо справляется со своей работой.

В этот миг стакан Стивенса угрожающе накренился, и пиво выплеснулось ему на брюки.

– Этот Ребус, – сказал Стивенс, вытирая губы, – он что, брат гипнотизера?

– Наверно. Я его никогда не спрашивал – но вряд ли люди с такой фамилией встречаются на каждом шагу, да?

– Я тоже об этом подумал. – Стивенс кивнул сам себе, будто подтверждая некую весьма важную догадку.

– Ну и что с того?

– Ничего особенного. Так, пустяки. Значит, говоришь, его недолюбливают?

– Я сказал не совсем так. По правде говоря, мне его жаль. У бедолаги забот полон рот. Он даже начал получать письма от какого-то психа.