– Помогите, – прошептал Эдик так тихо, что сам себя едва услышал.

– Сейчас, – ответил молодой человек.

Переложив пистолет в правую руку, он дважды выстрелил ему в голову бармена и направился к выходу.

Зубов пребывал в странном забытье, где-то между сном и явью. Сейчас он снова видел жену Надю, они сидели на веранде дачного домика, открывался чудесный вид на дальнюю деревню и солнце, опускавшееся за влажный темно-синий лес. На столе песочный торт, большой стеклянный графин, в воде стоят крупные садовые ромашки и еще какие-то синие цветы, название которых Зубов не мог вспомнить. Но картина засыпавшей природы не грела душу, Зубов отхлебывал из чашки остывший чай, продолжая давно начатый разговор, тягостный и безысходный, который хотелось скорее закончить, но не получалось. Все вопросы уже заданы, все ответы знаешь наперед, но разговор все тянется. И нет ему конца…

– Просто нам надо было завести двух детей, – Зубов прикурил сигарету, но дым оказался слишком едким, табак горчил на губах. – А лучше трех детей. Я жалею, что в свое время…

– Что «в свое время?» – в голосе жены слышится насмешка.

– Один ребенок – это слишком мало. Это потом понимаешь. Когда уже поздно об этом думать.

– Замолчи, – сказала Надя. Ее глаза закрывали темные стекла очков. – Хватит мусолить одни и те же слова. Не хочу больше об этом говорить. И никогда не смей в моем присутствии…

Она замолкает, снимает очки и вытирает платком красные веки.

– Но ты первая заговорила. Не я, а ты. Это ты сказал про дух детей.

– Замолчи.

– Ты начала этот разговор, ты постоянно возвращаешься к нему. Будто споришь сама с собой. Давай вместе закончим этот спор.

Он подумал, что Надя становится невыносима. Когда-то он любил эту женщину. Наверное, и теперь любит, только не сможет разобраться в себе самом. Сейчас этот союз, само присутствие супруги, тяготит Зубова, кажется, что брак изжил себя, лучшие дни в далеком прошлом, а прошлого не вернешь. Вместо него – лишь горсть пепла в железной урне. А урна стоит в колумбарии кладбища за городской окраиной.

Им с Надей надо расстаться, другого выхода он не видит. Хотя бы на время, на пару месяцев, на полгода. А там все, может быть, сложится иначе, пойдет по-другому… Теперь эта женщина губит его, разрушает изнутри, отнимает последние душевные силы, волю жить дальше. Еще он подумал, что ни одна женщина, самая прекрасная, самая красивая, самая добрая, не стоит того, чтобы жить ради нее. Или умереть ради нее. И Надя этого не стоит.

– Мы все давно закончили, – Надя надевает очки. – Но рай уж ты хочешь подвести черту, некий итог… Тогда тебе вот что скажу: от тебя не надо было заводить и одного ребенка. Вот о чем я жалею каждый день, каждую минуту. Чего не могу себе простить. Что завела от тебя ребенка. Я была дурой. Не разглядела, что ты за человек. В одном ты прав – теперь поздно что-то менять.

– Ты винишь меня во всем, но я не виноват, – Зубов чувствует, что говорит он что-то не то и не так. Нужно бы замолчать, но он не может. – Тебе кажется, что я последняя сволочь. Но меня не было рядом.

– Тебя не бывает рядом, когда ты нужен.

– У тебя на все готов ответ…

Надя больше его не слушает, не слышит. Она смотрит на дальний лес, на багровое солнце и чему-то улыбается. Зубов давно не видел, как она улыбается.