Генрик Сенкевич. Крестоносцы
ТОМ 1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
В Тынце, в корчме "Свирепый тур", принадлежавшей аббатству <В Тынце под Краковом (ныне это часть города) было в древние времена заложено
аббатство бенедиктинцев, старейшего из католических монашеских орденов.>, сидела за столом кучка народу и слушала бывалого рыцаря, который
вернулся из дальних стран и рассказывал теперь о том, в каких переделках довелось ему побывать на войне и в дороге.
Бородатый, плечистый, богатырского роста, в полном расцвете сил, рыцарь, однако, был очень худ; волосы у него были убраны под шитую бисером
сетку; на кожаном кафтане отпечатались кольца панциря; за наборным поясом, сплошь из медных блях, торчал нож в роговых ножнах, на боку висел
короткий дорожный меч.
Рядом с рыцарем сидел за столом длинноволосый юноша с веселым взглядом, видно товарищ его или оруженосец, потому что и он был одет по-
дорожному, в точно такой же помятый панцирем кожаный кафтан. Кроме них, за столом сидело двое шляхтичей из окрестностей Кракова да трое горожан
в алых остроконечных шапках, языки которых свешивались набок до самых локтей.
Хозяин корчмы, немец, в светло-желтом колпаке с зубчиками по нижнему краю, наливал гостям из жбана в глиняные кружки сыченое пиво и с
любопытством прислушивался к рассказу о военных подвигах.
С еще большим любопытством слушали рыцаря горожане. В те времена ненависть, которая при Локотке разделяла горожан и рыцарство <Сохранился
памятник польско-латинской поэзии XIV в. "Песнь о краковском войте Альберте", где описывается бунт немецкого патрициата в Кракове (1311 г.), не
без труда в течение года подавленный Локотком.>, стала уже угасать, и горожанин не гнул так спину перед паном, как в позднейшие века.
Пан еще ценил его готовность ad concessionem pecuniarum <Платить наличными (лат).>, и в корчмах нередко случалось видеть, как купцы
запросто бражничали с шляхтой. На них взирали даже с некоторой благосклонностью, потому что денег у них всегда было побольше и они обычно
платили за своих благородных сотрапезников.
Итак, сидели в корчме горожане с шляхтичами и вели беседу с рыцарем, время от времени подмигивая хозяину, чтобы тот наполнил кружки.
- Сколько свету видали вы, благородный рыцарь! - воскликнул один из купцов.
- Да, немногим из тех, что съезжаются сейчас отовсюду в Краков, привелось столько увидеть, - ответил приезжий рыцарь.
- И пропасть же народу туда съедется! - продолжал горожанин. - Великое торжество и великое ликование в королевстве. Толкуют, и, верно, не
зря, будто король всю опочивальню королевы повелел покрыть парчой, шитой жемчугами, и ложе убрать таким же балдахином. Игрища и ристалища будут,
каких доселе не видывали.
- Кум Гамрот, не перебивайте рыцаря, - заметил другой купец.
- Да я, кум Айертретер <Тогдашние фамилии, вернее, прозвания. (Примеч. автора.)>, не перебиваю, я только думаю, рыцарю тоже любопытно
узнать, что народ толкует, ведь и он, наверно, едет в Краков. Мы нынче все равно не поспеем вернуться в город, потому что ворота запрут, а ночью
вошь спать не дает, так что успеем наговориться.
- Вам слово, а вы десять. Стареете, кум Гамрот!
- Ну, штуку мокрого сукна я еще одной рукой подниму.
- Эва! Такого, что, как сито, насквозь светится.
|
