|
Он скромно ответил: - Кто вновь прибывал из дальних стран, те с охотой шли против нас, ну только раз-другой, бывало, попробуют и поостынут. Неукротим наш народ, и нас часто укоряли за эту неукротимость. "Смерти, - говорят, - не страшитесь, а сарацинам помогаете, гореть вам за это в геенне огненной!" А мы еще лютей становились, потому ведь не правда все это! Король с королевой крестили Литву, и всяк на Литве поклоняется Иисусу Христу, хоть не всяк и умеет. Известно, что и наш всемилостивейший король, когда в Плоцке в кафедральном соборе повергли на землю идола, повелел ему огарок поставить, и ксендзам пришлось уламывать короля, что не годится так поступать. А что ж говорить о простом человеке! Многие так себе думают: "Повелел князь креститься, я и окрестился, повелел Христу бить поклоны, я и бью, но чего же мне старой нечисти творожку жалеть, не кинуть ей печеной репы, пены не плеснуть с пива? Не сделаешь этого, лошади падут или коровы опаршивеют, молоко станут с кровью давать, а то и урожай пропадет. Многие так делают, потому и попали под подозрение. Да ведь они это все по невежеству, из страха перед нечистью. В старину этой нечисти лучше жилось. У нее были свои леса, свои просторные лесные хаты, верховые кони, да и десятину брали божки. А нынче леса повырублены, есть нечего, по городам в колокола звонят, вот вся нечисть и зарылась в самых дремучих борах да и воет там с тоски. Пойдет литвин в лес, так его там то один, то другой божок за полу кожуха дергает: "Дай!", говорит. Некоторые дают; но есть и такие смельчаки, что не только не хотят давать, но еще и ловят их. Один насыпал в воловий пузырь пареного гороху, так туда тотчас тринадцать божков и залезло. А он заткнул их рябиновым колышком да и понес в Вильно продавать францисканцам; ну, те охотно дали ему двадцать скойцев <Скоец был равен двум грошам и составлял 1/24 часть гривны (при Казимире III равнялась 197 г серебра). На один скоец можно было купить четырех цыплят, на шесть - бочку пива.>, лишь бы расточить врагов имени Христова. Я сам этот пузырь видал, еще издали от него шел богомерзкий дух - это все бесстыдная нечисть со страху перед святой водой... - А кто посчитал, что их там тринадцать было? - живо спросил купец Гамрот. - Литвин считал: он видел, как они лезли. Да по одному духу можно было узнать, что они там сидят, ну, а колышек никому вынимать не хотелось. - Экое диво какое! - воскликнул один из шляхтичей. - Да, всякого дива я там насмотрелся. Народ хороший, ничего не скажешь, но только все у них особенное. Лохматые все, разве только какой- нибудь князь у них волосы чешет; едят печеную репу, почитают ее за самое лучшее кушанье, от нее будто храбрости прибавляется. В лесных хатах живут со скотиной вместе да с ужами; в питье и в еде никакой меры не знают. Баб ни в грош не ставят, зато девушек очень уважают, верят, что владеют те великой силой: стоит будто девке натереть человеку живот сухой черникой - и колик как не бывало! - Коли девки красавицы, так не жаль, если и живот схватит, - воскликнул кум Айертретер. - Про то Збышка спросите, - заметил Мацько из Богданца. Збышко залился таким смехом, что лавка под ним заходила ходуном. - Есть и красавицы, - сказал он. - Разве Рынгалла <Рынгалла (в крещении Елизавета, ум. 1433) была потом замужем за молдавским господарем.> не была красавицей? - Это что за Рынгалла такая? Прелестница, что ли? Ну же, рассказывай! - Как, вы не слыхали про Рынгаллу? - спросил Мацько. |
