|
Там были и лесные, и редкие в те времена грецкие орехи, привозимые издалека, на которые гости накинулись с такой жадностью, что через минуту по всей корчме слышен был только треск скорлупы на зубах. Однако напрасно было бы думать, что Збышко помнил только о себе, он предпочел показать княгине и Данусе свою рыцарскую силу и воздержность, нежели, набросившись с жадностью на редкое лакомство, уронить себя в их глазах. Набрав полную горсть лесных или грецких орехов, он не разгрызал их зубами, как делали другие, а раскалывал, сжимая своими железными пальцами, и подавал Данусе очищенные от скорлупы ядра. Он придумал даже забаву для нее: вынув ядро, он подносил руку к губам и дул на скорлупу: под могучим его дыханием скорлупа взлетала под самый потолок. Дануся хохотала до упаду, так что княгиня, опасаясь, как бы девочка не подавилась, велела Збышку прекратить эту забаву; видя, как рада Дануська, княгиня спросила у нее: - А что, Дануся, хорошо иметь своего рыцаря? - Ах, как хорошо! - ответила девочка. Она коснулась розовым пальчиком белого шелкового кафтана Збышка и, тут же отдернув руку, спросила: - А завтра он тоже будет моим? - И завтра, и в воскресенье, до гроба, - ответил Збышко. После орехов подали сладкие пироги с изюмом, и ужин затянулся. Одним придворным хотелось поплясать, другим послушать песенников или Данусю; но у Дануси под конец стали слипаться глазки и клониться от дремоты головка; раз-другой она еще взглянула на княгиню, на Збышка, протерла еще разок кулачками глазки - и, с великим доверием опершись на плечо своего юного рыцаря, тут же уснула. - Спит? - спросила княгиня. - Вот тебе и "дама". - Она и во сне мне милей, чем другая в танце, - ответил Збышко, сидя прямо и не двигаясь, чтобы не разбудить девушку. Однако Данусю не разбудили даже музыка и песни. Одни притопывали ногами в такт музыке, другие вторили ей, гремя мисками, но чем больше был шум, тем крепче она спала, открыв, как рыбка, ротик. Дануся проснулась только тогда, когда запели петухи, зазвонили колокола в костеле, и все поднялись с лавок с возгласами: - На утреню! На утреню! - Пойдем пешком во славу божию, - сказала княгиня. И, взяв за руку пробудившуюся Данусю, она первая вышла, а за нею высыпала вся свита. Ночная тьма уже поредела. На востоке светлело небо. Узкая золотая полоска зари, с зеленой каймою вверху и алой внизу, разливалась на глазах. Луна на западе словно отступала перед ней. А заря становилась все алее, все ярче. Мир пробуждался, омытый сильной росой, радостный и отдохнувший. - Бог дал хорошую погоду, но жара будет страшная, - говорили придворные. - Не беда! - успокаивал их пан Миколай из Длуголяса, - выспимся в аббатстве, а в Краков приедем под вечер. - Пожалуй, опять прямо на пир. - Там и нынче что ни день гуляют, ну а после родин да ристалищ пир пойдет горой. - Посмотрим, как себя покажет рыцарь Дануси. - Э, да ведь они богатыри!.. Слыхали, как они рассказывали про свой поединок с двумя фризами? - Может, к нашему двору пристанут, вон о чем-то советуются. Мацько и Збышко в самом деле держали совет; старик не очень был рад, что все так сложилось; идя позади свиты и нарочно отставая, чтобы потолковать с племянником на свободе, он говорил ему: - Сказать по правде, никакого проку для тебя я во всем этом не вижу. |
