|
К счастью, от Державинской улицы как раз заворачивал свободный извозчик, и мичман вскинул на сиденье коляски своего драгоценного "гварнери": - Гони! Прямо на пристань. Пятаков не считаем... На одном из поворотов улиц коляску неожиданно остановил городовой при шашке, сделав офицеру "под козырек": - Извините, там на Миллионке ваш матрос дерется. - Почему мой? Мало ли матросов на свете? - Крейсерский, ваше благородие. По ленточке видать. Всех там расшиб, теперича его наши лахудры успокаивают... Панафидину совсем не хотелось ввязываться в эту историю. Тем более что кварталы Миллионки славились тайными притонами с опиокурением, здесь всегда было много всякой швали, включая и беглых каторжников с ножиками за голенищами. - Ладно, - сказал он, велев кучеру заворачивать. - Сейчас усмирю этого дурака и поедем дальше... Под жалким керосиновым фонарем стоял бугай-матрос в разодранном бушлате. На каждой его руке, словно на суках могучего дерева, висли сразу по две-три портовые шлюхи, и, когда матрос взмахивал ручищами, ноги женщин неслись над землей, будто в бешеной карусели. А вокруг этой "карусели" бегала старая лысая японка, выкрикивая лишь одно непонятное слово: - Никорай, никорай, никорай, никорай, никорай... Панафидин не спеша подошел к матросу: - Ты пьян! Сейчас же ступай на свой корабль. Гигантской глыбой матрос надвинулся на мичмана: - А ты, хнида, персика не хошь? Удар кулаком ослепил Панафидина, который, упав на спину, еще целую сажень проехал на оттопыренных локтях. - Мерзавец, - сказал он матросу и, подхватив с земли его бескозырку, прочел начертанное золотом: РЮРИКЪ. - Куда теперь от меня денешься, сволочь паршивая? Я твою рожу запомнил... Только в каюте "Богатыря", успокоившись, мичман сообразил, что японцы не умеют выговаривать букву "л", отчего стало ясно, что под загадочным словом "никорай" скрывается матрос по имени Николай... Ну а фамилию-то узнать несложно. - Вот побегает с тачкой по Сахалину - станет умнее! *** Будучи на положении вахтенного офицера, мичман Панафидин числился младшим штурманом крейсера. Сразу же после завтрака Стемман пожелал видеть его в своем роскошном салоне. - Приятная новость, - сообщил он неожиданно радушно. - Наш отряд крейсеров переводят в "горячее" состояние. Отныне мы приравнены к экипажам в боевой кампании. Мичман согласился, что новость приятная: - Но за прибавкою к жалованью не кроется ли нарастание военной угрозы со стороны Токио? - Возможно, - кивнул Стемман. - Исходя из этой угрозы, я прошу вас, любезный Сергей Николаевич, сверить таблицы девиации магнитных компасов на мостиках крейсера. - Будет исполнено, Александр Федорович. - И еще у меня вопрос... - Слушаю. - Откуда у вас такой фонарь под глазом? Только не говорите, что, играя на виолончели, нечаянно заехали смычком в глаз. Панафидин после истории на Миллионке уже остыл, злоба к матросу прошла, и ему совсем не хотелось предстать перед командиром в образе побитого дурачка. Но Стемман оказался в расспросах настойчив: - Значит, это был матрос с "Рюрика"? - Судя по ленточке бескозырки. |
