|
.. А? Все ясно. В канцелярии Житецкий каллиграфическим почерком перебеливал казенное "отношение" и по одному лишь виду своего однокашника догадался о печальной судьбе его рапорта. - Ну и что? - браво сказал он Панафидину. - Ты бы знал, сколько я набегался, пока не заслужил права сидеть за вот этим столом... Хоть бы война поскорее! - произнес Житецкий. - Какая война? Ты почитай газеты. Сейчас в Петербурге все наши дипломаты вспотели, борясь за мир с Японией. - Так дипломатам за эту борьбу и платят больше, чем Ивану Поддубному. А нам, офицерам, возражать против войны - все равно что жарить курицу, несущую для нас золотые яйца... Белые крейсера неясно брезжили в сиреневых сумерках. Корабли, как заядлые сплетники, переговаривались меж собою короткими и долгими проблесками сигнальных прожекторов. Стерильно-праздничная окраска крейсеров заставила Панафидина вспомнить визит англичан - у них крейсера были грязно-серые, даже запущенные, но зато в отдалении они сливались с морским горизонтом. Поговаривали, что адмирал Хэйхатиро Того уже начал перекрашивать японские корабли в такой же цвет... Зябко вздрогнув, мичман Панафидин толкнул двери ресторана, который к вечеру наполнялся разгульным шумом. Рослая певичка с припудренным синяком под глазом уже репетировала из ночного репертуара: Папа любит маму. Мама любит папу. Папа любит редерер. Мама любит гренадер. Панафидин поманил к себе китайца Ван-Сю: - Рюмку шартреза. Полную. И поскорее. Выпив ликер, прошел в швейцарскую - к телефону: - Барышня, пожалуйста, номер триста двадцать восьмой, квартиру доктора Парчевского... статского советника. - Соединяю, - ответила телефонистка на станции. Зажмурившись от удовольствия, мичман ясно представлял себе, как сейчас в обширной квартире - одна за другой - разлетаются белые двери комнат, через анфиладу которых спешит на звонок телефона... она! Хищные черные драконы на полах желтого японского халата движутся вместе с нею, ожившие, страшные, почти безобразные, и от этого пленительного ужаса она еще слаще, еще недоступнее, еще желаннее. - У аппарата Вия, - прозвучало в трубке телефона. Много ли слов, но даже от них можно сойти с ума! Потрясенный, мичман молчал, и тогда Виечка пококетничала: - Кто это... Жорж? Ах, ну перестаньте же, наконец. .Я узнала: это вы, лейтенант Пелль? Хватит меня разыгрывать. Я догадалась - мичман Игорь Житецкий... вы? Панафидин повесил трубку на рычаг. Среди множества имен своих поклонников божественная Виечка не назвала только его имени... Ну ладно. В субботу он снова ее увидит. Он покорит ее своим удивительным пиццикато! *** Как ни странно, ссор среди офицеров, личных или политических, на кораблях почти не возникало: кают-компания с ее бытом, сложившимся на основе вековых традиций, сама по себе нивелировала расхождения и привычки людей с различными взглядами, чинами и возрастом. Офицеры с высшим положением подвергались всеобщей обструкции, если осмеливались заявлять претензии на свое превосходство перед младшими. Здесь один старший человек - это старший офицер! Навещая на "Рюрике" кузена Даниила Плазовского, бывая для обмена лекциями у священника "Рюрика", мичман Панафидин давно стал своим человеком в рюриковской кают-компании, которую украшала громадная клетка для птиц, собранных в одну певчую семью. |
