Разговор, который их обоих волновал до крайности, прервался. Они вошли в кабинет и увидели игравшего на аккордеоне Леонтия Семенова. Искоса взглянув на оторопевшего Копылова, Орлов не без ехидства заметил:

– Вот кто тут, оказывается, метит в художественную самодеятельность.

Сдержанно посмеиваясь, Копылов незамедлительно процитировал Клима:

– Иногда нужно и повеселиться, чтобы не свихнуться. – И уже от себя добавил: – В нашем деле самое главное – здоровье, чтобы без нареканий медицинской комиссии. Ладно, мужики, поразвлеклись и хватит, надо меру знать… Пора за дело браться. Семенов, да расстанешься ты, наконец, со своим инструментом или нет! – И, дождавшись, когда гармонист сложит меха, продолжил: – Мы только что с Климом говорили о том, что, по всему видно, неслучайно Симпатяга ошивался возле неработающего фонтана, выжимая своей музыкой слезу у прохожих. Не должен он был там находиться, не тот он человек, чтобы просто так, без повода, убивать свое время. Симыч вряд ли такую затею одобрил бы… Что-то за этим кроется. Какие есть на этот счет соображения?

– Первое, что приходит на ум, – отозвался деятельный Федоров и поскреб указательным пальцем переносицу, как бы не совсем уверенный в своей мысли, – Симпатяга стоял на шухере, чтобы, значит, не спалились его подельники, которые тем временем шуровали где-то поблизости. Или специально отвлекал, пока его кореша незаметно обчищали карманы.

– Не было там никаких карманников, – с ходу отмел эту версию Журавлев. – Я бы заметил. У меня на эту сволочь глаз теперь острый, особенно после знакомства с Павлином и Жокеем.

– Да и народ собирать вокруг себя, когда его подельники орудуют рядом, – глупость несусветная, – громко поддакнул Шишкин и хмурым взглядом оглядел присутствующих, желая убедиться, что все с ним согласны. – Тут что-то другое.

Он тяжело поднялся, большой и неуклюжий, прошелся по комнате под пристальными взглядами молчащих товарищей. В какой-то момент, когда под ногами Шишкина особенно громко скрипнула половица, а с языка Орлова уже готово было сорваться проклятье, Петр от внезапно осенившей его мысли звонко хлопнул себя по лбу.

– Сберкасса! – крикнул он и торжествующе обвел собравшихся ясным взглядом. – Сберкасса там, напротив места, где сидел Симпатяга. Они хотят совершить налет на сберкассу. Голову даю на отсечение.

– А что, – мигом вскинулся Орлов, – похоже на правду. Тогда это многое объясняет.

Копылов направился было к столу, но, не доходя до него несколько шагов, издали бросил свой потрепанный портфель, с которым никогда не расставался, едва не сбив настольную лампу под зеленым абажуром. Проворно обернувшись лицом к оперативникам, с чрезмерным вниманием наблюдавшим за его поведением, ни к кому конкретно не обращаясь, он негромко переспросил:

– Говорите, неподалеку сберкасса? Прямо напротив?

– Напротив, – утвердительно кивнул Орлов. – Рукой подать. Старое двухэтажное здание. Раньше там располагалась пекарня одного контрреволюционного деятеля, потом отделение Госстраха, потом Осовиахим, а теперь вот сберкасса. Зданьице само по себе невзрачное, но внутри много всяких закоулков и подвалов. Такие дела.

– Да-а, – протяжно отозвался Копылов, поправил сползшие на переносицу очки, задумчиво почмокал губами, затем хмуро сказал: – Выходит, Симпатяга находился там не зря. В том месте у него был наблюдательный пункт. А он притворялся гармонистом, да еще мелочишку на сигареты себе сшибал. Арти-и-ист…

Копылов в волнении прошелся по комнате, остановился возле окна.