— Да ну? — Под ложечкой у Криспа засосало.

— Да, ваше величество, и в этом немалая доля правды. — Миндей, как смог со скованными руками, начертил на груди солнечный круг.

— Выходя из Собора, люди, как всегда бывает, обсуждали проповедь. Кто-то помянул нескольких священников, известных своим попустительством. А потом кто-то заявил, что Скотос получит свое и от избыточного рвения святых отцов. Кто-то счел это намеренным оскорблением отца Пирра, и… — Цепи звякнули — Миндей пожал плечами.

— А ты, значит, совершенно невинен? — спросил Крисп.

— Совершенно, — ответил Миндей с подкупающей искренностью.

Один из тюремщиков прокашлялся.

— При поимке у сказанного Миндея были найдены пять кошельков, помимо его собственного.

— Действительно казначейский чиновник, — заметил Крисп.

Тюремщики расхохотались. Миндей изобразил невинность — с ловкостью человека, который делает это не в первый раз.

— Ладно, — сказал Крисп, — отведите его в камеру и приведите другого.

Следующий рассказал ту же историю. Чтобы увериться окончательно, Крисп приказал привести еще одного заключенного и выслушал тот же рассказ в третий раз. Потом, вернувшись в императорские палаты, он всю ночь размышлял, что же делать с Пирром. Хорошо было бы приказать патриарху носить намордник, но Крисп подозревал, что Пирр найдет теологическое обоснование не подчиниться.

— А может, и нет, — заметила Дара, когда он высказал эту мысль вслух. — Он может решить, что это замечательная новая аскеза, и попытается ввести ее в церковный обиход. — Она хихикнула.

Крисп тоже улыбнулся — на секунду. Зная Пирра, он подозревал, что права окажется Дара.

Тронную палату отапливала та же система несущих горячий воздух труб под полом, что и императорские палаты. Но натопить огромное пространство было не так просто. В тепле оставались разве что ноги.

Трон Криспа стоял на помосте, на высоте человеческого роста над полом. Ноги у императора тоже мерзли. Кое-кто из придворных, занимавших места среди колонн, откровенно ежился. Лучше всех приходилось стражникам-халогаям — те носили штаны. В родной деревне в такую погоду Крисп тоже надел бы штаны. Он безмолвно проклинал традиции, потом улыбнулся, представив, какую гримасу состроил бы Барсим, предложи император явиться в Тронную палату в чем-то кроме предусмотренной обычаем алой туники.

Когда в дальнем конце зала показался Пирр, улыбка исчезла с лица Криспа. Патриарх подошел к помосту упругим шагом юноши. По рангу ему полагались одеяния из синего шелка и золотой парчи, почти столь же роскошные, как императорские. Однако одет он был в простую монашескую рясу, потемневшую от влаги. Когда Пирр приблизился, Крисп отчетливо уловил хлюпанье воды в его синих башмаках — патриарх отказывался признавать капризы стихии, защищаясь от них.

Он простерся перед Криспом ниц, ожидая, пока ему не разрешат встать.

— Чем могу служить вашему величеству? — осведомился он, поднимаясь и спокойно глядя Криспу в глаза. Если его и мучила совесть, он скрывал это как нельзя лучше. Крисп решил, что это не так, — в отличие от большинства видессиан Пирр не был склонен к обману.

— Пресвятой отец, мы вами недовольны, — ответил Крисп формальным тоном, в котором долго практиковался на досуге, и подавил ухмылку — он не забыл назвать себя во множественном числе.

— Как так, ваше величество? — удивился Пирр. — Смиренный священнослужитель, я лишь пытаюсь нести истину в народ; кто может быть недоволен истиной, кроме того, кто ее боится?

Крисп стиснул зубы.