Изменить размер шрифта - +

     Все здесь было отмечено печатью тюрьмы. Тюремный воздух, тюремный свет,
тюремная сырость, тюремные обитатели - на всем сказывалось пагубное действие
заключения. Лица людей побледнели  и  осунулись,  железо  заржавело,  камень
покрылся слизью, дерево сгнило, воздух  был  спертый,  свет  -  мутный.  Как
колодец, как подземелье, как склеп, тюрьма не знала сияния дня, и даже среди
пряных ароматов где-нибудь на островах  Индийского  океана  сохранила  бы  в
неприкосновенности свою зловонную атмосферу.
     Человека, полулежавшего на каменном подоконнике,  пробрал  даже  холод.
Нетерпеливым движением  плеча  он  плотней  запахнул  свой  широкий  плащ  и
проворчал: "Черт возьми это проклятое солнце, хоть бы раз заглянуло сюда".
     Он ждал, когда его придут кормить, тесно прижавшись к решетке, старался
высмотреть что-то внизу, куда уходила лестница,  и  выражением  своего  лица
напоминал голодного зверя. Но во взгляде слишком близко посаженных  глаз  не
было  ничего  от  царственной  гордости  львиного  взора;  то   был   взгляд
пронзительный, но неяркий, - словно нацеленное острие клинка, которое  почти
не видно, если смотреть на него в упор. Эти глаза не имели  глубины,  лишены
были разнообразия выражений; они просто открывались и закрывались, а  иногда
блестели, как у кошки. Искусный ремесленник мог бы  изготовить  лучшую  пару
глаз - если не говорить о службе, которую они служили своему обладателю. Нос
был довольно красив,  из  тех,  которые  называют  орлиными,  но  переносица
чересчур высока, оттого и расстояние между глазами казалось чересчур  малым.
Что до остального, то это был человек рослый,  видный,  с  тонкогубым  ртом,
прятавшимся  под  густыми  усами,  и  шапкой  жестких  всклокоченных   волос
неопределенного пыльного цвета, кой-где, впрочем, отливавших рыжиной.  Рука,
просунутая между прутьев  решетки  (вся  покрытая  свежими,  едва  зажившими
царапинами), была невелика, удивляла своей женственной пухлостью  и,  верно,
удивляла бы также белизной, если бы смыть с нее тюремную грязь.
     Второй узник лежал на каменном полу, укрывшись курткой грубого  темного
сукна.
     - Вставай, скотина! - зарычал первый. - Не смей спать, когда я голоден!
     - Можно и встать, патрон, - покорно и даже весело согласился тот,  кого
назвали скотиной. - Мне ведь все равно, что спать, что бодрствовать. Разница
невелика.
     С этими словами он встал, отряхнулся, почесал себе  спину,  накинул  на
плечи куртку, которой только что укрывался, завязал рукава  под  подбородком
и, зевая, уселся на пол у стены напротив  окна.  -  Скажи,  который  час,  -
буркнул первый узник. -  Полдень  пробьет  через...  через  сорок  минут.  -
Запинка была вызвана тем, что он обежал глазами камеру, точно  мог  прочесть
где-то ответ на заданный ему вопрос.
     - С тобой не нужно часов. Как это ты всегда узнаешь время?
     - Сам не знаю как. Я всегда могу сказать, который час и где я нахожусь.
Меня привезли сюда ночью, на лодке, но я отлично знаю, где я.
Быстрый переход