И даже с вином, - робко
добавила она.
- А вы бывали там?
- Нет, что вы! Я только захожу иногда на кухню за кипятком.
В ее годы все еще испытывать благоговейный восторг перед роскошью
такого заведения, как тюремная кофейня!
- Вчера я спрашивал вас, как вы познакомились с моей матерью, - сказал
Артур. - Вы когда-нибудь слышали ее фамилию прежде, до того, как попали к
ней в дом?
- Нет, сэр.
- А ваш отец - не показалась ли ему эта фамилия знакомой?
- Нет, сэр.
На мгновение он поймал ее взгляд (она тотчас же испуганно опустила
глаза), и в этом взгляде было написано такое изумление, что он счел
необходимым добавить:
- Мне трудно сейчас объяснить причины, побуждающие меня задавать эти
вопросы, но, во всяком случае, уверяю вас, тут нет ни малейшего повода для
какого-нибудь беспокойства или опасения с вашей стороны. Скорее напротив.
Так вы думаете, ваш отец никогда, ни в какую пору своей жизни не слыхал
фамилии Кленнэм?
- Нет, сэр.
По звуку ее голоса он догадался, что она снова глядит на него,
полуоткрыв губы от волнения; и он замолчал, устремив глаза вперед, не желая
смущать ее дальнейшими расспросами.
Так они вышли на Железный мост, где после уличной суеты было пусто, как
в поле. Непогода усиливалась, бурными порывами налетал ветер, сдувал воду с
поверхности луж на мостовой и тротуарах и дождем брызг рассыпал ее над
рекой. Тучи бешено неслись по свинцово-серому небу; туман и дым стлались им
вдогонку; и река мчала в ту же сторону свои суровые темные воды. Казалось,
из всех божьих созданий Крошка Доррит - самое маленькое, тихое и слабое.
- Позвольте мне нанять для вас экипаж, - сказал Кленнэм, едва
удержавшись, чтобы не добавить "бедное дитя".
Она поспешила отказаться, уверяя, что ей все равно, дождь на дворе или
солнце: она привыкла выходить в любую погоду. Он это знал и сам, и сердце
его дрогнуло от жалости, когда он представил себе, как эта маленькая фигурка
бредет вечером по темным, сырым, кишащим всяким людом улицам, пробираясь к
своему убогому пристанищу.
- Вы вчера так участливо говорили со мной, сэр, и, как я узнала потом,
столько великодушия выказали моему отцу, что я не могла не отозваться на
вашу записку, хотя бы для того, чтобы сказать, как я вам благодарна - тем
более, что мне очень хотелось попросить вас... - голос ее задрожал и осекся,
слезы набежали на глаза, но не потекли.
- Просить - о чем же?
- Будьте снисходительны к моему отцу, сэр. Не судите его так, как судят
тех, кто живет на воле. Он уже столько лет в Маршалси! Я не знаю, каков он
был до того, как попал туда, но наверно, он во многом изменился за это
время.
- Могу вас заверить, что я далек от каких-либо жестоких или
несправедливых мыслей о нем. |