— Возможно, от морского воздуха мне станет лучше, — с улыбкой предположила Элизабет.

 — Я не могу этого позволить, — возразила Эбигейл. — Ваш... ваш отец будет сильно рассержен. Вы ведь не хотите, чтобы я сообщила Бернарду, не так ли?

 Элизабет прекратила дразнить монахиню, хотя эта игра забавляла ее. Она уж точно не хотела подобным образом привлекать к себе внимание кардинала Бернарда.

 — Очень жаль, — вздохнул Берндт. — Особенно если учесть, что завтра я должен буду уехать...

 Элизабет пристально посмотрела на него.

 — Я думала, вы останетесь еще на неделю.

 Он улыбнулся ее беспокойству, явно приняв его за приязнь.

 — Увы, дела призывают меня обратно во Франкфурт раньше, чем я ожидал.

 Это было неприятной неожиданностью. Если Элизабет намеревалась воспользоваться его лодкой для побега, это следовало сделать сегодня ночью. Она быстро соображала, понимая, что это ее наилучший шанс — не только на освобождение, но и на куда большее.

 Ее планы были куда грандиознее, чем просто обрести свободу.

 Хотя теперь Элизабет вновь могла разгуливать под солнцем, она потеряла куда больше. Будучи смертной, графиня уже не могла слышать самые тихие звуки, улавливать слабейшие запахи или видеть мерцающие краски ночи. Ее как будто завернули в плотное покрывало.

 Она ненавидела это состояние.

 Она желала возвратить себе чувства стригоя, ощутить, как в теле вновь играет эта невероятная сила, но больше всего она хотела быть бессмертной — вырваться не только из стен этого монастыря, но и из неуклонного течения лет.

 «Я не допущу, чтобы что-либо остановило меня».

 Прежде чем она успела пошевелиться, сотовый телефон, спрятанный в кармане ее юбки, завибрировал.

 Только один человек знал этот номер.

 «Томми».

 Элизабет отошла на шаг от немца.

 — Благодарю вас, Берндт, но сестра Эбигейл права. — Она сделала короткий реверанс, слишком поздно осознав, что сейчас уже не приняты подобные манеры. — Кажется, работа в саду слишком утомила меня. Наверное, мне все-таки следует поужинать в своей комнате.

 Губы Эбигейл сложились в жесткую прямую линию.

 — Думаю, это мудрое решение.

 — Жаль, — разочарованным тоном произнес Берндт.

 Эбигейл взяла Элизабет за локоть и повела в комнату, еще крепче, чем прежде, сжимая пальцы. Когда они вошли в тесную келью, монахиня приказным тоном заявила:

 — Оставайтесь здесь. Я принесу вам ужин.

 Эбигейл вышла, заперев за собой дверь. Элизабет подождала, пока ее шаги затихнут, потом подошла к зарешеченному окну. Только сейчас, оставшись в одиночестве, она достала телефон и перезвонила.

 Едва в трубке раздался голос Томми, графиня поняла, что что-то случилось. Мальчик явно с трудом сдерживал слезы.

 — Я снова заболел раком, — сообщил он. — Я не знаю, что делать и кому сказать.

 Элизабет сильнее сжала телефон, как будто могла дотянуться сквозь эфирные волны до этого мальчика, которого полюбила, как собственного сына.

 — Объясни, что произошло.

 Она знала историю Томми, знала, что он был болен до того, как вмешательство ангельской крови исцелило его, даровав ему бессмертие. Ныне он был простым смертным, как она сама, — и уязвимым, как в прежние времена. Хотя она и раньше слышала от него термин «рак», но никогда не понимала истинной природы его болезни.