– А что было потом, после побоев?

– Я бродил по улицам, думая о том, что все кончено, что пути назад нет.

– Но ты уже знал, как трудно будет тебе развестись с Инес, – сказал Фалькон. – Не пришла ли тебе на ум ваша с Марисой шутка насчет «истинно буржуазного решения» проблемы, альтернативного сложностям и хлопотам развода?

– Пришла. Конечно, не так ясно и отчетливо. Но я был в ярости. Я хотел избавиться от Инес.

– И что потом? Броситься в объятия Марисы?

– Нет.

Он покачал головой.

– Зачем же так жестоко избивать жену за дурное слово о женщине, которую ты не любишь?

– Назвав Марису «шлюхой с сигарой», Инес высказала то, что я и сам думал о Марисе, как бы сформулировала мое к ней отношение. Мариса была художницей, но ее творчество меня не интересовало. На всем протяжении нашего романа я видел в ней только шлюху и обращался с ней соответственно. И секс наш в значительной степени это отражал. Мариса презирала меня. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю даже, что она меня ненавидела. И надо признаться, что мое поведение и впрямь было отвратительным.

– А что ты скажешь теперь насчет Инес и Марисы?

– Помнишь, во время нашей последней встречи я рассказал тебе, что Алисия обвинила меня в ненависти к женщинам. Меня! Эстебана Кальдерона, чья слава волокиты гремела на весь Дворец правосудия! Да, и вот мне стало ясно, что с Марисой я обращался как со шлюхой, а с Инес – хуже чем с собакой. И смириться с этим знанием оказалось труднее всего.

Фалькон кивал, не поднимая глаз на Кальдерона.

– Помнится, впервые проблеск открывшейся мне правды мелькнул перед моими глазами, когда я пришел в себя, после того как обнаружил в кухне Инес мертвой. Открытие потрясло меня до глубины души – я увидел на ее теле следы прежних побоев и запаниковал, потому что понял, что это с очевидностью делает меня главным подозреваемым в ее убийстве. Вспоминая потом ту ночь, я всегда особенно подчеркивал, что намерения убить ее у меня не было.

– Потому что это должно было стать главным аргументом твоей защиты на суде, – сказал Фалькон.

– Именно. Но в результате моих бесед с Алисией я припомнил, что, возвращаясь в квартиру и увидев свет в кухне, я так не хотел новой с ней встречи и новой ссоры, что пожелал ей умереть, исчезнуть из моей жизни. А потом я увидел Инес в луже ее крови, и тогда у меня закралась мысль, что убийцей мог быть и я. Видеть ее мертвой на этом безобразно ярком свету было все равно как очутиться лицом к лицу с собственной своей виной. Видение это и эта мысль буквально лишали меня рассудка.

Уже к вечеру Фалькон добрался до управления. Весь их отряд находился на месте. Люди были оживленны, чувствовали подъем. Предыдущие два дня оказались на редкость удачными. Серрано протянул ему кружку холодного пива.

– Знаешь что? – сказал Рамирес. – Ты нужен Эльвире.

– Можно подумать, что он не знает номера моего телефона.

– Он собирается восстановить тебя на службе.

– Вряд ли.

– Во‑первых, Спинола, – сказал Рамирес. – Расскажи ему, Эмилио.

– Мы провели обыск в его квартире и нашли там семьдесят восемь граммов кокаина, сорок граммов героина и сто пятьдесят граммов смолы каннабиса, – сказал Перес.

– Стало быть, он наркоман, – пожал плечами Фалькон.

– А еще там обнаружены копии всех заявок на строительство на острове Картуха.

– То же самое было найдено и у Антонио Рамоса, главы строительной компании «Горизонт», – подхватил Рамирес.

– Повезло, – сказал Фалькон, отхлебнув пива.