— Угу, и первого схватили Егора?

— Светочка, не волнуйся так. Проверим. Докажет свою невиновность — отпустим.

— Вам докажешь!

Разгневанная Света поспешила отойти от свекра, ибо выносить его равнодушие не могла. Теперь очередь за Германом. С ним она шептаться не стала, занесло ее. На брата набросилась при людях:

— Ты… Как ты мог! Егорку объявил убийцей папы! Ты сам убийца.

— Светка, потише на виражах, — нахмурился он. — Никто Егора убийцей не объявлял. Думай, что несешь! Просто расспрашивали, не появлялись ли посторонние…

— Не хочу ничего слышать! Это подло. Марат, поедем.

— Нас отвезет Герман… — вставил Марат.

— Не сяду я к нему в машину, — прошипела Света. — Такси поймай.

Галина Федоровна была в предобморочном состоянии. Если б не ее крепкие нервы, давно инфаркт получила бы, глядя на такую невестку. Она смотрела вслед сыну и Свете, думая: «Поперся за ней, как телок. Вот дурень… Достался же мой Маратик мегере в модных тряпках. Что делать?»

7

Герман постоял-постоял посреди гостиной в задумчивости, послонялся по первому этажу, зашел в зимний сад и бассейн — любимые места Феликса в доме — и поплелся к бару. Рита не произносила ни звука, понимала, что он во всех уголках видит отца, прощается с ним именно сейчас и именно здесь, а не среди могил. Он присел на диван, сосредоточенно уставился в бокал с коньяком. Последние дни Герман пил лошадиными дозами, пил и оставался трезвым как стеклышко. Рита сбросила туфли, подсела к нему, забравшись на диван с ногами, растирала ступни.

— Кто? — спросил Герман у бокала, будто видел там, на дне, того, кто способен ответить.

Этот вопрос часто срывался у него вслух, он задавал его постоянно, днем и ночью Рита слышала: кто? Если бы знать ответ… Она стала гладить его по волосам, черным, как у Феликса, с ранней проседью, густым. Больше выразить сочувствие было нечем. Однако она постаралась увести его в сторону, отвлечь:

— Что со Светланой? Почему она так… нервничала?

Рита подобрала удачное слово, заменив грубое «хамила». Но Герман, перекатывая коньяк по стенкам бокала, ответил своим мыслям:

— Кто-то из них. Но кто?

— Ты меня не слушаешь, — огорчилась Рита.

— Ты о Светке? — очнулся он. — Пройдет у нее. Детский максимализм.

— Но у максимализма должна быть причина…

— Она была. Светка лишь сегодня узнала, что ее Егор сидит по подозрению в убийстве. Вот и взбунтовалась.

— Бедная девочка. А я плохо о ней подумала.

— Брось, это сейчас ерунда: Светка, Егор, мы… Все живы-здоровы, остальное приложится. А вот отец не приложится. И меня волнует одно: кто? Кто это сделал?

— Послушай, Герман, может, пусть лучше милиция занима…

— Ты несешь чушь, — резко оборвал ее Герман. — Уж не Ступин ли будет искать убийцу? Щас, шнурки погладит. Небось обрадовался, сволочь.

— Не стоит так плохо думать о людях.

— Он мог и выстрелить, — не слушал Герман. — Вполне. Спал недалеко от кабинета… А если не спал? Если притворялся, что накачался и спит?

— Герман, ты что говоришь? Это невозможно. Ну, посуди сам, как он мог убить отца девушки, на которой женился его сын? Да еще на свадьбе? Он не стал бы рисковать своим положением, слишком много народу было вокруг, опасно и неразумно с его стороны стрелять.