— Ты знаешь, что такое «беретта»?

Герман впервые за время, что они остались вдвоем, посмотрел на Риту. В черных глазах ясно читались упрямство и гордыня. Нет, он не остановится, он попрет напролом и до конца.

— Нет, — сказала она. — А что такое «беретта»?

— Пистолет. Ствол. Пушка, — пояснил он, отхлебнув из стакана. — Относится к лучшим в мире маркам. Made in Италия. Хорошего качества, практически не дает осечек. Возможно, врут, но осечки не было и на этот раз.

— Не пойму, к чему ты заговорил о пистолете?

— Пуля из «беретты» убила отца.

— Откуда ты знаешь?

— Не трачу даром времени. Экспертиза установила, эксперт меня и просветил за бабки. А знаешь, сколько этот пистолет стоит?

— Откуда мне знать?

— Очень дорого. В нашем городе вряд ли его можно купить. Так вот, Рита, к чему я… Егору приобрести такую игрушку не по карману, думаю, он вообще не в состоянии купить даже газовый пистолет. А кто в городе разбирается в оружии? Кто мог достать или, к примеру, конфисковать классную пушку? Ответ прост: менты. Они и стрелять умеют, экзамены сдают по стрельбе. Да чтобы так точно попасть, надо набить руку. Поэтому у меня первый в списке — Ступин, главное мусорное ведро в городе. С отцом у них — кстати, о поводе — давняя вражда.

— А я именно по этой причине думаю, что ты ошибаешься. Надо быть полным кретином, чтобы убить Феликса, имея до свадьбы стаж вражды.

— Он как раз и рассчитывает на таких, как ты, мол, на него не подумают. Потому и зацепился за Егора. Если б я тогда знал, к чему приведет дача показаний, я бы не упомянул парня. Впрочем, все, что ни делается, — к лучшему.

— Хорошо. А доказательства? Чтобы обвинить человека в таком страшном преступлении…

— …нужны доказательства, — закончил Герман. — Знаю, кино смотрел, книжки читал. Я их добуду, даже если мне предстоит потратить на это всю оставшуюся жизнь.

— А если не Ступин стрелял? Ты будешь тратить жизнь, а настоящий…

— Сколько раз тебе повторять: я не идиот! — рявкнул Герман. Рита поджала губы, отвернулась, он же с маниакальным упорством долдонил: — Я же говорил: Ступин один ИЗ! Сейчас главное вычленить тех, у кого был хотя бы мизерный повод, а потом проверять, искать проклятые улики! Видишь, я не зациклился на Ступине. Почему молчишь?

— Потому что мои доводы вызывают у тебя агрессию.

— Рита, ты обиделась? — Он обнял ее, положил подбородок на плечо. — Прости, родная. Я в таком состоянии… ты должна понять…

— Я ведь хочу как лучше, чтобы ты не блуждал зря в дебрях.

— Знаю, милая, знаю, — Герман чмокнул ее в щеку, шею, плечо. — Я постараюсь не блуждать. Мне до того скверно… и не получается напиться. Я почти не сплю. Или сплю, но слышу звуки вокруг — часы, шелест листьев, твое дыхание, — они отдаются внутри почему-то громче, чем наяву. И постоянно вижу отца на ковре, его лоб. Сегодня его лоб прикрыли бумажной лентой, но знаешь, Рита, я все равно видел сквозь надписи на ленте дыру в голове моего отца! — последнюю фразу он выкрикнул, вскочил на ноги, заходил по комнате. — Пойми, не будет мне покоя, пока я не найду стрелка! Я не знаю, что он испытывал, когда стрелял, за что убил, но ни одна причина не стоит жизни человека, ни одна.

— Вот-вот, — поймала его на слове Рита. — А ты хочешь найти его и убить.

— Хочу, — остановился Герман и вдруг обнаружил нечто такое, что его поразило.