Madame Дарвиль, очень взволнованная, но сохраняя все присутствие духа, вышла из комнаты на площадку лестницы и позвала сына.

Леон Леройе и начальник станции быстро поднялись по ступенькам и переступили порог. Увидя прелестное личико Эммы-Розы обмытым от покрывавшей его крови, но бледное как у мертвеца, с закрытыми глазами и широкими синими кругами под ними, Леон пошатнулся.

— Есть опасность, доктор? — спросил он дрожащим голосом.

— Не могу сказать ни да, ни нет. Все зависит от действия, какое произведет кровопускание.

— Спасите ее, ради Бога, спасите! Уж если кто-нибудь должен умереть, пусть умру я. Господи, пошли мне смерть, а ей оставь жизнь!

Вошел Рене с бумагой, чернилами и перьями и положил их на стол.

Написав рецепт, доктор обратился к madame Дарвиль и сказал:

— Пошлите сейчас же в аптеку, лекарство необходимо дать немедленно.

Хозяйка дома вышла, чтобы отдать нужное приказание.

— А теперь, — продолжал доктор, — дайте как можно скорее тазик и бинты.

Доктор сделал надрез, оставшийся мертвенно-бледным — из него не брызнуло ни одной капельки крови. Все молчали, в страшной тревоге устремив глаза на обнаженную руку, белевшую как алебастр.

Доктор нахмурился и покачал головою.

— Доктор! — воскликнул Леон. — Неужели она умрет? Неужели она уже умерла?

В эту самую минуту, как бы в ответ на восклицание молодого человека, на поверхности разреза показалась сначала небольшая пурпурная капелька, а потом хлынула струя яркой крови.

— Наконец-то! — проговорил доктор, вздохнул с облегчением и прибавил, отвечая Леону: — Нет, она не умрет, это кровопускание спасет ее, без всякого сомнения.

Сердца всех, за минуту перед тем сжавшиеся от боли, теперь забились легко и спокойно. Скорбное, мрачное лицо Леона Леройе озарилось ярким лучом радости.

А струя крови с каждой секундой лилась все свободнее и свободнее.

— Я слышал, я почувствовал, что она задрожала… — воскликнул Рене.

— Поддерживайте ее хорошенько, — приказал доктор. Больная пошевелилась. Бледные щеки вдруг слегка порозовели.

Веки ее задрожали, как бы боясь разомкнуться, потом приподнялись, открыв перламутрово-белый белок и синий ободочек вокруг расширенного зрачка.

Легкий вздох вырвался из груди Эммы-Розы.

Затем веки ее сомкнулись, и слабая головка опустилась на плечо Леона Леройе.

— Доктор, она лишилась чувств, — пробормотал молодой человек, перепугавшись снова. — Она без памяти…

Доктор не ответил ни слова.

Он остановил кровь, соединив края разреза, приложил компресс, наложил бинт и сделал перевязку.

В это время в комнату вошла madame Дарвиль с лекарством, которое только что принесли из аптеки.

Налив в ложку микстуры, доктор ложкой же открыл губы бесчувственной молодой девушки, слегка закинул назад ее головку и влил лекарство между зубами.

— А теперь, — обратился он к молодым людям, — положите ее снова на подушки.

Леон и Рене осторожно опустили руки, и головка Эммы-Розы снова очутилась на подушках.

Доктор пощупал пульс и констатировал его слабое биение.

— Уйдите отсюда все. Теперь наше присутствие в этой комнате принесло бы скорее вред, чем пользу. Больной необходимы полнейшая тишина и спокойствие. Через полчаса я вернусь и не уеду отсюда до тех пор, пока не буду в состоянии сказать что-либо совершенно определенное относительно ее здоровья.

Леон Леройе бросил горестный взгляд на Эмму-Розу и последовал за madame Дарвиль, которая вышла из комнаты вслед за доктором и сыном.