— Позволь, милый мальчик, при тебе просмотреть мою корреспонденцию, — сказала madame Фонтана.

— Читайте, тетушка, не стесняйтесь. Я пройду в свою комнату.

— Иди и возвращайся скорее.

Леон поцеловал свою тетку и вышел. Madame Фонтана разложила на бюро полученные письма. Их было с полдюжины, и все от родителей ее пансионерок. Она улыбнулась при виде одного, автора которого узнала по почерку.

«Только что мы говорили о madame Анжель и ее дочери, — сказала она про себя, — и вдруг от нее письмо. О чем она пишет? Пришла ли она к окончательному решению относительно Эммы-Розы? Посмотрим!» Она разорвала конверт:

«Любезная madame Фонтана!

Двенадцатого числа — день рождения моей дорогой малютки. Я собиралась провести два дня в Лароше с вами и дочерью, как делала это ежегодно со времени пребывания Эммы-Розы в вашем доме. Но, к несчастью, серьезные препятствия мешают мне привести в исполнение этот план… Все-таки я не хочу, чтобы моя дочь провела этот день вдали от меня. Если бы я могла уехать из Парижа, так я привезла бы ее домой на празднование Нового года, но это невозможно.

Прошу вас, потрудитесь проводить Эмму двенадцатого числа на станцию Ларош, где вы ее посадите на курьерский поезд, выходящий в пятом часу утра. Я буду на станции, куда она прибудет, и там ее встречу. Будьте добры поместить ее в вагон первого класса в дамское отделение и попросить обер-кондуктора присмотреть за нею.

Пожалуйста, присмотрите, чтобы крошка оделась потеплее. По всей вероятности, даже наверное, в.первых числах января я сама привезу к вам мою девочку. Мы серьезно поговорим о ее будущем, и я рада буду выслушать ваши советы.

Кладу в письмо банковский билет на покрытие дорожных расходов. Передайте Эмме, что я люблю ее всем сердцем, и поцелуйте за меня. Примите уверения, дорогая madame Фонтана, в искренней признательности и полном уважении вашей покорной слуги

Анжель

Улица Дам, Батиньоль-Париж, № 110».

— Бедная мать! — прошептала madame Фонтана, окончив чтение письма. — Все для дочери. Как она ее любит! Да Эмма-Роза вполне и заслуживает такую нежную привязанность! Я была бы очень счастлива, если бы Господь послал мне такое дитя! Назвать ее своей дочерью — какая радость!

После минутного размышления madame Фонтана продолжала:

— Кто знает? Быть может, мечты Леона когда-нибудь и осуществятся! Если его любовь серьезна,-я всеми силами постараюсь помочь ему, добьюсь согласия брата и назову тогда эту девушку если не дочерью, то хоть племянницей.

Начальница позвонила, и почти в ту же минуту явился слуга.

— Попросите классную даму второго класса прислать ко мне сейчас же mademoiselle Эмму-Розу.

— Слушаю, барыня.

Он вышел, и через две минуты вошла дочь madame Анжель.

Эмме-Розе было шестнадцать лет, и, как говорил Леон, она действительно соединяла в себе божественную красоту Рафаэлевой мадонны с грацией истой парижанки.

Она была довольно высокого роста, стройная и тонкая, но без худобы; ее прелестное овальное личико освещалось большими темно-голубыми глазами и окаймлялось густыми шелковистыми волосами нежно-пепельного цвета.

Маленький хорошенький носик, далеко не классический, красиво очерченный ротик с пунцовыми губками, открывавшими при улыбке крошечные зубки молочной белизны, служили дополнением к ее изящной фигуре. Трогательное и невинное выражение лица делало ее еще обворожительнее.

Переступив порог кабинета, девушка бросилась к madame Фонтана с почти детской живостью и поцеловала ее.

— Вы меня звали? — спросила она тем приятным и звучным голосом, который по справедливости можно бы назвать серебристым.

— Да, душечка, я не захотела ждать окончания урока, чтобы сообщить вам новость, о которой узнала из только что полученного письма.