— Вы не допрашивали никого из пассажиров? — обратился к нему начальник сыскной полиции.

— Извините меня, сударь, — возразил тот, — несколько человек, занимавших второй класс, соседний с тем, где был труп, замешкались на платформе. Я и стал расспрашивать их.

— Ну и что же?

— Они уверяют, что не слышали ни шума, ни крика — ничего. Между ними находился один человек, отвратительные манеры которого и резкое простонародное наречие поразили меня. Его цинизм в присутствии мертвеца показался мне возмутительным, так что я принужден был указать ему на неприличное поведение.

— А! — проговорил начальник сыскной полиции, с особенным вниманием выслушав инспектора. — Этот человек держал себя странно и показался вам подозрительным?

— Он показался мне скорее нахальным и неприличным, чем подозрительным. У меня не было никаких оснований подозревать его.

— Можете вы описать приметы этого человека?

— Могу, во всяком случае, сказать вам его имя.

Следователь сильно удивился.

— Его имя? Но каким образом оно может быть вам известно?

— Когда я сделал ему замечание, он встал в нахальную позу, сделал дерзкое лицо и насмешливо крикнул: «Уж не принимаете ли вы меня, чего доброго, за убийцу вашей мумии? Это вам не удастся! Меня зовут Оскар Риго, и меня все знают!»

— Все это кажется мне довольно странным, — задумчиво проговорил начальник сыскной полиции. — Что за нужда была этому пассажиру кричать свое имя в ответ на весьма уместное и справедливое замечание господина инспектора? Мне думается, что все это очень похоже на браваду и сделано лишь с целью отвратить подозрение. А впрочем, ничего еще не доказывает, что он сказал настоящее имя.

— Противное кажется мне гораздо более вероятным, — продолжал судебный следователь. — Тем не менее я запишу на всякий случай. Самые закоренелые преступники бывают подчас неосторожны. Потрудитесь припомнить наружность Оскара Риго, господин инспектор, и описать ее нам по возможности подробно.

— Я был сильно озабочен в ту минуту и, признаюсь, посмотрел на него без особенного внимания. Тем не менее могу утвердительно сказать, что он жгучий брюнет, а лицо загорелое, смуглое и с тем бронзовым оттенком, который бывает у людей, долго живших под знойными лучами южного солнца.

— Велик он ростом или мал?

— Среднего роста, насколько я успел заметить.

— Как одет?

— В теплом пальто и низенькой мягкой шляпе… больше я ничего не могу сказать.

— Надеюсь, что этого достаточно.

К начальнику сыскной полиции подошел Казнев и что-то тихо сказал ему.

Последний в свою очередь подошел к барону де Родилю и сказал:

— Mademoiselle Сесиль Бернье здесь.

Анжель, сидевшая в одном из уголков комнаты с мрачным лицом и низко опущенной головой, не пропустила ни слова из всего, что говорилось.

Услышав имя Сесиль, она встала порывистым движением и сделала шага два вперед. Все взгляды обратились на нее.

— Нельзя ли мне уйти? — проговорила она взволнованным голосом.

— Я попрошу вас подождать еще несколько минут, сударыня, — ответил судебный следователь.

Красавица Анжель нахмурилась и осталась стоять.

— Введите Сесиль Бернье, — приказал товарищ прокурора.

Светляк вышел на платформу и через минуту вернулся в сопровождении молодой девушки.

Все присутствующие, пользуясь его минутным отсутствием, сгруппировались и стали так, что совершенно заслонили носилки, на которых покоились бренные останки Жака Бернье.

Войдя в комнату, Сесиль почувствовала, что ею овладел ужас, и она, дрожа, остановилась на пороге.