…С глубоким прискорбием отмечаю, что всего вышесказанного более чем достаточно, чтобы приговорить мою жену к смертной казни. Я этого никак не хочу, но становиться на пути римского правосудия, безусловно, не стану, ибо закон  - основа империи, о величии и процветании каковой все мы неустанно печемся. Однако прошу сенат учесть мою просьбу. Если откроется, что Этта Оливия Клеменс заслуживает самого строгого наказания, позвольте ей умереть достойно и не публично, вдали от людских глаз, которые далеко не всегда честны и чисты. Коль скоро именно я являюсь главным объектом ее преступных нападок, у вас нет причин не прислушаться к моему ходатайству и не принять решения, удовлетворившего бы меня.

Я понимаю, ее побег не добавляет в ваших глазах к ней симпатии и даже, наоборот, окрашивает всю историю в весьма негативный цвет, однако этому поступку можно сыскать оправдание. Преступница, должно быть, раскаялась в том, что содеяла, и решила лучше сбежать, чем смотреть в глаза человеку, которого намеревалась отправить к теням праотцов. Умоляю вас сделать на это скидку, уважаемые сенаторы, и стремиться не к крайности, а к минимально возможному в данном случае приговору.

Есть люди, которые вечно всем недовольны. Этта Оливия Клеменс, очевидно, из таковых. Она всегда утверждала, что я плохо с ней обращаюсь, а когда ее родичи пострадали, стала обвинять меня в том, что я их погубил. Бы непременно услышите это и от нее и, надеюсь, с первых же фраз ощутите, что хулу ей в уста вкладывает не врожденная лживость натуры, а совершенно искренняя уверенность, что во мне одном кроется истинная причина всех ее бед. Разнузданность плоти раздражает рассудок, и таким людям многое видится искаженным, причиняя им же самим нешуточные страдания, - постарайтесь в своих оценках это учесть. Подобно целомудрию, милосердие является в римском понятии добродетелью, а к чему же, как не к добродетелям, должен указывать нам дорогу сенат?

Аргументы говорят за себя, но все ли они освещают? Прошу вас, воздержитесь от резких суждений, пока не выслушаете ее. Могут вскрыться смягчающие обстоятельства, о которых не знаем ни я, ни вы.

…Следует помнить, что Этта Оливия Клеменс – мятущаяся натура, считающая, что на долю ее выпадают одни несчастья. Склонность болезненно реагировать на все, что вокруг происходит, весьма свойственна ей. Таков же был и ее батюшка, пустивший по ветру состояние уважаемого и древнего рода. Впрочем, уверяю вас, что на этом досадное сходство кончается. Лети, конечно, наследуют многие качества своих родичей, но далеко не всегда.

Я признаю, что наш брак неудачен, как и то, что во всем случившемся, возможно, имеется и доля моей вины.

…Я искренне верю, уважаемые сенаторы, что суд ваш будет скорым и справедливым. Хочется, чтобы это постыдное и грязное дело наконец завершилось, и как можно быстрее. Зачем продлевать страдания моей злосчастной супруги? Зачем подвергать ее дополнительным унижениям? Ведь ничего этим у же не поправишь.

Я еще раз призываю высокий суд к терпению и снисходительности. Не ополчайтесь против заблудшего существа. Если она примется поносить вас, напоминайте себе, что в ней говорит разочарование, а не отсутствие уважения к римским законам. Если она станет хулить меня, пусть выскажет все, что накопилось у нее на душе. Ей станет легче, а к тем ранам, что она мне нанесла, уже невозможно что-либо прибавить.

Корнелий Юст Силий».

ГЛАВА 21

Сен-Жермен покидал виллу Ракоци в сопровождении десятка солдат, а возвращался с эскортом из сорока преторианцев. Приближение столь внушительного отряда взволновало рабов. Они высыпали к воротам и возликовали, увидев хозяина.

Лавровый венок по-прежнему украшал голову победителя крокодилов, но короткие черные кудри его были теперь чистыми и блестящими.