Орландо остановился. Его била дрожь – и теперь он ясно знал, что это не от холода. Пятый налево – или направо? Или четвертый? Он так долго идет уже по этому коридору… проход все сужается, а пятого поворота нет как нет!..

Ему захотелось кричать, но он знал, что от крика станет только хуже. И, упрямо стиснув зубы, двинулся дальше.

Последний факел остался далеко за спиной. Впереди была кромешная тьма, и, мало‑помалу погружаясь в нее, мальчик все больше замедлял шаг. Словно входишь в холодную черную воду… При мысли о чудовищах, поджидающих его во мраке, к горлу Орландо подступила тошнота. Он внезапно ощутил напряжение в мочевом пузыре и, подойдя поближе к стене, торопливо справил нужду, коря себя за святотатство. Подумать только – осквернить священный лабиринт… Он вжал голову в плечи, ожидая, что праведный гнев бога испепелит его на месте. Он выждал минуту‑другую, но ничего не произошло. Все было по‑прежнему. В вязкой тишине был отчетливо слышен шум падающих вдалеке капель…

«Надо идти, – сказал он себе. – Если я ошибся где‑то в начале, то теперь уже поздно возвращаться. Дороги все равно не найти…» Казались, кто‑то стер все воспоминания, словно по грифельной доске прошлись мокрой тряпкой… Он помнил лишь, что по последнему коридору остается сделать тридцать шагов.

Тридцать шагов… Неуверенных, на подгибающихся ногах, с остановками и тщетными попытками разглядеть хоть что‑нибудь в чернильной тьме…

Тридцать шагов… Ему показалось, что тридцать вечностей миновало с тех пор, как он пустился в путь. Но вот и нужная отметина на стене! Глубокая зазубрина в камне, трещина, куда надо всунуть пальцы, нащупывая рычаг заветного механизма… Из последних сил мальчик нажал на него – и едва не упал, когда стена подалась под его руками.

Слепо, по‑совиному моргая от непривычно яркого света, Орландо завертел головой. Перед глазами плыли багрово‑черные круги, ноги подкашивались. Отступив на шаг, он прислонился к стене, чтобы не упасть

Но вот постепенно зрение его прояснилось, и чудесное зрелище предстало взору.

Он находился в хрустальной пещере.

Пол, стены и потолок сияли всеми цветами радуги, вспыхивали алыми, зелеными, синими, золотыми огнями, мерцая, светясь и переливаясь, словно он оказался внутри хрустальной шкатулки, играющей в солнечных лучах. Пораженный, мальчик зажмурился на миг, не в силах поверить в это великолепие, и губы его, помимо воли, зашептали молитву Хейру Неистовому.

При звуках его голоса зал славно ожил. Огни вспыхнули ярче, разбегаясь по стенам тысячами искристых метеоров, словно одно лишь имя бога огня пробудило их к жизни. Но теперь мальчик заметил и другое – источник свечения, которого он не видел прежде, на алтаре у дальней стены.

У него не было сомнений, что это именно алтарь. Как не было сомнений и в том, что пещера эта и есть истинный храм божества. На массивном столе из чистого хрусталя лежало то, что должно было считать главной реликвией. То, ради чего – теперь Орландо осознал это с непреклонной ясностью – он и пришел в святилище.

Секира! Огромный бронзовый топор!

В игре слепящих огней мальчик даже не сразу понял, что это боевое оружие. Искристая пелена окутывала его так платно, что очертаний топора почти невозможно было разглядеть, но каким‑то шестым чувством он уже знал, что это отличное оружие, знал, как уверенно и надежно ляжет оно в руку, как силен будет замах, как засвистит отточенное лезвие…

Не видя ничего вокруг, слепо и бездумно, обуянный единой внезапной страстью, он шагнул вперед.