Дир-князь был варягом, таким же как и князь Аскольд, истинный правитель Киева, приглашенный именитыми людьми. Дир же был молодым, некрасивым и безвластным. Никто — в том числе и сам Аскольд — не считал его соправителем. Просто был Дир из знатного варяжского рода какого-то Сигурда, а Аскольд-Хаскульд когда-то с этим самым Сигурдом дружил. Вот и привечал Дира, Дирмунда, как его звали варяги. Некоторые даже за глаза называли его не просто Дирмундом, а Дирмундом Заикой, хотя молодой варяг вовсе не заикался.

   Хорошо ли, плохо ли было, что князем в городе — приглашенный варяг? Юрыш, как и все киевляне, таковым вопросом не интересовался. Хорошо, плохо... Да обычно. Ни хорошо ни плохо. Были в Киеве князья и задолго до варягов, а Хаскульда пригласили, когда пресекся прежний княжеский род, идущий, как говорят, от самого Кия. Варяги — князья удобные, никому из местных «сильных людей» не родичи, значит, и справедливее правят. А ежели несправедливо, так можно и скинуть головой в Днепр, как уже бывало не раз в стародавние времена, правда, тогда не варягов, тогда своих скидывали, ну а уж с варягами-то еще легче получится. Хаскульд пока правил по справедливости. А Дирмунд ему жутко завидовал — об этом все знали. Да и как не позавидовать? Поставить себя на место Дира — вроде князь, а вроде и нет. Всё от Хаскульда-Аскольда зависит. Впрочем, всё это Юрыша мало заботило, ему-то уж всё равно князем не быть. А заработать — что ж, чего ж не заработать? Тем более — куну!

   — Сюда, княже. — Размокшая глинистая тропинка, ведущая через лес к старому капищу, вилась меж деревьями чуть заметной змейкой.

   Юрыш и последовавший за ним князь с тремя воинами углубились в лес и быстро пошли по тропе. Вокруг высились мохнатые ели, седые от влаги. Было темно, но зато не очень сыро — дождевые капли, задержанные кронами деревьев, почти не попадали на землю. Долго они шли, нет ли — Юрыш не мог бы сказать, поглощенный лишь тем, чтобы не сбиться с пути, — слишком уж много времени прошло с тех пор, как они охотились здесь с отцом. Ага, вот и старый дуб с вросшими в кору кабаньими челюстями. Челюсти скалились, и казалось, это никакой и не дуб вовсе, а страшное лесное чудовище. За дубом виднелась небольшая полянка с покосившимся от времени частоколом и серыми бревенчатыми строениями — капищем, приземистой хижиной, колодцем. Видно, когда-то здесь жили жрецы. Но теперь в эти места пришли древляне, не очень-то жаловавшие Перуна и совсем не горевшие желанием приносить ему обильные жертвы.

   Гораздо выше Перуна древляне ставили солнечного Даждьбога. Перуна, конечно, побаивались, но не настолько, чтобы ежемесячно забивать для него быков, как прежде поступали люди из переселившегося ближе к Киеву затерянного Полянского рода. Вслед за ними покинули капище и жрецы и навещали теперь его лишь иногда, летом, в месяц червень, названный так из-за червей, в обилии выползавших из черной земли навстречу солнечному теплу. Из этих червей делали багряную — «червленую» — краску, коей покрывали щиты и стяги. Ромеи же называли этот месяц — июнь. Ну а сейчас стоит на дворе грудень-полузимник, еще чуть-чуть, и зима! Не застыла бы река, успеть бы обратно. Грудень — потому как груды гниющих листьев везде, ну а почему полузимник — понятно.

   — Вот и капище, — сказал Юрыш, и князь по-хозяйски прошел за частокол, словно отлично знал, где здесь что. Зачем тогда проводника брал?

   Юрыш пожал плечами — не его это дело. Наоборот, хорошо, что князь не понадеялся на свою память, хоть заработать можно аж целую куну. Хватит, чтоб запастись житом на зиму, да еще купить недорогих подарков матушке да братьям-сестрам. Стеклянных разноцветных браслетов, подвесок из звенящей бронзы да медных колец.