|
Вид крови раззадорил волка, но он видел, что люди вовсе не собираются сдаваться, наоборот — узкое лезвие кинжала всё чаще достигало цель, а острый конец палки один раз чуть было не попал зверю в глаз. Постепенно волк начал слабеть, поскольку потерял уже немало крови. Уже не так ловко прыгал, уже дышал тяжело, словно загнанная собака, уже, почувствовав, что из охотника превращается в жертву, завертел головой, заоглядывался... и тут сурожец вдруг оступился, сместился чуть в сторону, и волк, используя свой, возможно последний, шанс, из последних сил ринулся в открывшееся пространство и, пробежав по кустам, выскочил в степь...
Евстафий горячо возблагодарил Господа, а девчонка устало опустилась на корточки и зарыдала.
— Эй, не плачь, девица. — Купец хотел подойти к ней, но не смог — левая нога выстрелила вдруг острейшей болью, — видно, волк повредил-таки сухожилия. — Не плачь. — Сжав зубы, он повалился в снег.
— Не подходи! — встрепенулась девушка, выставив вперед палку... и медленно опустила ее. Сурожец лежал вниз лицом, не двигаясь. Бросить его здесь и бежать? А куда? И — волк. Вдруг он затаился где-нибудь поблизости и теперь лежит, выжидает? В конце концов, если бы не этот поистине с неба свалившийся купец, то... Ладислава вздрогнула, вспомнив злобные глаза волка.
— Нам бы не удалось... — Евстафий с трудом поднял голову. — Не удалось бы справиться с ним поодиночке. — Он словно угадал мысли девушки. Та подошла чуть ближе — этот ромей не представлял опасности. И явно нуждался в помощи. Ладислава вдруг поняла, что не может вот так просто взять и уйти, бросив истекающего кровью купца на растерзание волку, который обязательно вернется — уж в этом-то девушка не сомневалась.
— Повернись, я перевяжу тебе ногу.
— Да возлюбит тебя Спаситель. — Евстафий с трудом перевернулся. — Но, я вижу, и ты нуждаешься в помощи.
Ладислава взглянула на свои истерзанные руки.
— Знай — ты уже больше не моя невольница, — опираясь на плечо Ладиславы, торжественно провозгласил сурожец. — Вообще — ничья не невольница. — Он довольно смешно говорил на языке славян, глотал гласные и смягчал окончания слов, так что получалось «ничьйя невольницья». — Мы должны идти, — посмотрев в васильковые глаза девушки, со всей серьезностью произнес купец. — Иначе замерзнем или умрем с голоду.
«Или попадем в зубы к волку!» — хотелось добавить Ладиславе.
— Там, справа от оврага, кажется, какая-то река, я видела, — сказала она. — Итиль?
— Вряд ли это Итиль, девушка, — покачал головою купец. — Скорее всего — Бузан. И если это так — отсюда недалеко до Саркела.
— Но мне нужно в Итиль, найти Хе...
— А ты знаешь, где Итиль? То-то...
С трудом выбравшись из оврага, купец и его бывшая невольница медленно побрели в сторону широкой реки, угадывающейся за перелеском. Раненая нога купца была забинтована отрезанной нижней частью плаща, такой же тряпкой обмотали и руки Ладиславы. Бывшей рабыни Ладиславы, а ныне — свободной девушки, ведь сурожец только что, в овраге, освободил ее от рабства. Правда, формально для этого требовались свидетели, а какие тут были свидетели? Разве что волк...
Впрочем, Евстафий Догорол вовсе и не думал устраивать в дальнейшем этой девчонке какие-нибудь пакости. Ведь Бог спас его, а он совершил благородный поступок, пусть даже и в убыток своему кошельку. Погода благоприятствовала путникам — небо впереди очищалось от туч, блеснуло аквамарином, а проникший сверху солнечный луч ярко золотил снег. |
