– Это было давно. Думаю, ты вряд ли захочешь узнать об этом.

– Может быть, наоборот.

Он оставил зеркало в покое, а его рука так и осталась лежать на ее плече.

Эйнджел вздохнула. На самом деле это не то, что он хотел бы услышать.

– Десять лет назад один грязный хорек попытался изнасиловать меня.

Возникла неловкая пауза, которая грозила затянуться. Наконец Байрон выдавил из себя:

– Прости.

– Я же говорила.

– Может быть, мне отвезти тебя домой?

Интересно, она поморщилась? А вот его рука все еще лежит на плече. Это хорошо, подумала Эйнджел. Только бы не сказать ему, что стало с тем хорьком.

– Я была бы очень благодарна.

Байрон отошел от нее и, обойдя машину, открыл водительскую дверцу.

– Итак, куда мы едем?

– В Мишн Дистрикт, – ответила Эйнджел.

В мыслях она уже проигрывала сцену, как будет приглашать его подняться к ней. Если бы он был более внимательным, то по запаху понял бы, что она чувствует. Она‑то точно могла определить это, даже запах залежалых плодов лайма из «Кроличьей норы» не мог заглушить зова страсти. Это обстоятельство сильно смущало ее.

Дом, в котором жила Эйнджел, находился недалеко от центра Мишн Дистрикт, в сердце квартала в викторианском и псевдовикторианском стиле, без которого невозможно и представить себе Сан‑Франциско. Многие из зданий, мимо которых Байрон вел автомобиль, выдержали два сильных землетрясения. Существовала даже шутка о том, что реставрационные работы в этой части Мишн Дистрикт нанесли больше ущерба, чем любое из стихийных бедствий.

Дом Эйнджел являл собой весьма специфическое зрелище. Над входом, спроектированным с намеком на римскую арку, распласталось окно с видом на залив. С обеих сторон двери и окна вздымались ввысь доминирующие над всем строением квадратные башенки, увенчанные зубцами. Все сооружение покоилось на кирпичном фундаменте, отделанном кованым железом, что в сочетании с идущей под углом улицей создавало головокружительный эффект. Западный участок этой улицы был настолько крут, что если с правой стороны ее к входной двери вело шесть ступеней, то с левой – всего две.

Байрон припарковался между синим облезшим, видавшим виды фордом «Джербоа» и массивным, подвергшимся значительным модификациям «Плимутом Антеем». Поставив машину вплотную к бордюрному камню, он сказал:

– Приятное местечко.

Эйнджел окинула взглядом 23‑ю стрит. Машина стояла как раз напротив ее дома.

– Ты что, говоришь об этом доме?

Байрон пожал плечами.

О вкусах не спорят. Будь у Эйнджел побольше времени, она наверняка влюбилась бы в эти древние уродства, которые и придавали городу его неповторимый облик.

Но пока что ее ум занимали другие мысли и, не переводя дыхания, она спросила:

– Поднимешься ко мне чего‑нибудь выпить?

Когда Эйнджел произнесла эту фразу, она уже жалела, что так ничего и не придумала менее избитого, чем этот незамысловатый вопрос.

– С удовольствием, Эйнджел.

Должно быть, она все это вообразила, но ей показалось, что ее имя в устах Байрона прозвучало как ласковое обращение, которым награждают любимое существо.

Вместе с ним Эйнджел поднялась на свой этаж, совершенно забыв о существовании своей соседки по квартире. Как только забываешь о Лей, она всегда оказывается тут как тут. Лей сидела в гостиной, словно поджидая их.

Едва только Эйнджел переступила порог комнаты, как та, словно мячик, сорвалась с дивана и подскочила к ней.

– Сегодня ты рано. Как ты… – но не договорила. – Что, черт возьми, случилось? Ты в порядке?

Эйнджел открыла было рот, чтобы что‑то ответить, но не успела.

– А это кто еще такой? – на одном дыхании закончила Лей.