— Нет. Это не докторский сынок. Тот совсем рыжий. А этот беленький.

— Точно. Это Владимирской мальчишка, Елены Васильевны.

— Вот же загадки природы! Такая красивая баба, а все одна, одна…

— Ну а ты-то чего теряешься?

— Да кончай ты!

— Ходи уже наконец!

Окончательным сюрпризом для всей честной компании стало широко распахнувшееся через пару дней окно и в левом крыле, откуда тоже понеслись звуки скрипки.

— Ну не двор у нас, а настоящая хфилармония. Хоть билеты продавай!

— Вообще-то это есть нарушение общественного порядка: шуметь по вечерам и не давать людям культурно отдыхать. — Сева сегодня постоянно проигрывал и был сильно не в духе.

— И никакого нарушения тут нет. Время — детское. Пиликай сколько хочешь.

— Ладно. Я еще с участковым на эту тему побалакаю.

Но, разумеется, ни с каким участковым Сева разговаривать не стал, понимая, что он в своих претензиях кругом неправ. Более того, привыкнув за несколько дней к скрипичной стереофонии — звуковой эффект, совершенно еще не получивший широкого распространения в то время, — Сева даже начал ощущать определенную недостаточность, если в какой-то из вечеров звучала лишь одна скрипка или, тем паче, в сверхмузыкальном дворе вдруг вообще воцарялась полная тишина.

А мальчишки развлекались, как могли. Практически не видя друг друга — их окна располагались сильно по диагонали, да и двор был совсем не маленьким, — они с удовольствием перекидывались музыкальными пассажами: «А я вот так умею!» — «А я могу еще быстрее!» — «А вот сыграй чисто эту ноту!» — «Ага, фальшиво!» — «Сам ты фальшивишь! А вот так!..» Временами заочное соревнование прерывалось и начинал звучать слаженный дуэт, когда кто-то один начинал играть разучиваемую пьеску, а второй тут же подхватывал знакомую мелодию и обе скрипки сливались в слаженном унисоне.

Юре редко случалось бывать во дворе. Как правило, они с мамой стремительно пробегали его наискосок, вечно куда-нибудь торопясь. Единственное самостоятельное действие, которое Юре разрешалось, — поход к расположенному на углу киоску с мороженым. Сегодня эскимо было сильно подтаявшим. Не обращая внимания на сладкие и липкие руки, на пятна, которыми он уже успел украсить курточку и штанишки, Юра был озабочен лишь одним: успеть доесть мороженое, не уронив его.

— Это ты играешь на скрипке вон в том окне?

Подняв голову, Юра на мгновение утратил бдительность, и тут же недоеденное эскимо сорвалось с палочки и шлепнулось на землю. Перед ним стоял рыжий вихрастый мальчик, чуть выше его ростом, со скрипичным футляром в руках.

— Ну вот. — Юра был явно огорчен.

— Извини, я не хотел.

— Хотел — не хотел… А до-диез во второй октаве у тебя всегда звучит фальшиво!

— Врешь!

— Я вру?

«Творческий» конфликт медленно, но верно начинал перерастать в прелюдию к нормальной мальчишеской потасовке, но в этот момент из подъезда появилась высокая, стройная, элегантная, очень куда-то торопящаяся дама.

— Гера, что происходит?

— Он говорит, что у меня до-диез фальшивый.

— Бывает иногда и фальшивым. А ты кто, мальчик?

— Я — Юра Владимирский.

— Он играет на скрипке вон в том окне.

— Так это ты там занимаешься! Очень приятно! Вот что, мы сейчас торопимся, даже уже опаздываем на урок. А завтра, ну часика в три, приходи к нам, хорошо? Познакомитесь поближе, поиграете и на скрипках, и просто так. Договорились?

— Я не знаю.