Изредка Евгений Семенович приезжал к ним домой на «Новокузнецкую». Но большей частью уроки проходили в театре. В смысле помещений тут было огромное разнообразие. Как правило, они занимались в артистических гримерках. Но случалось и забиваться в какие-то потаенные мини-комнатушки, в которых Евгению Семеновичу — мужчине достаточно крупного телосложения — приходилось буквально вжиматься в стены, чтобы освободить Юре хоть какое-то пространство и дать возможность водить смычком по струнам с требуемой широтой и свободой. Но настоящим праздником были уроки на большой сцене в те редкие дни и часы, когда она была свободна. Первое время Юра очень робел и зажимался, оказавшись один на один с огромным темным зрительным залом, откуда изредка звучали направляющие реплики учителя. Но потом вошел во вкус и, его бы воля, вообще занимался бы только на сцене. «Великолепная практика для молодого музыканта, — восторженно гудел дядя Женя, — артист с самых первых шагов должен постоянно находиться на сцене. Сцена — его мир, его дом!»

Постепенно выработался и определенный распорядок дня. С утра и до обеда Юра, как правило, крутился в театре. Потом мама выкраивала часок-полтора, чтобы отвезти его домой. Первое время необходимость оставлять даже еще не семилетнего ребенка одного дома серьезно беспокоила Леночку Владимирскую, но, убедившись, что Юра действительно не склонен ни к каким экзальтированным детским выходкам, а в самом деле много и увлеченно занимается на скрипке, она постепенно успокоилась. Кроме того, и добродушнейшая Аглая Степановна, одна из соседок по квартире, всегда с удовольствием готова была проследить за серьезным и симпатичным мальчишкой, разогреть ему ужин, приготовить чай.

Дом, в котором проживали Владимирские, по форме представлял идеально симметричную букву «П». Разумеется, между поперечными перекладинами-крыльями этого самого «П» размещался двор. Стараниями домоуправления и самих жильцов он был весьма благоустроен и ухожен. В центре располагалась красивая узорчатая беседка, слева — детская площадка с песочницей, качелями, какими-то замысловатыми горками, через газон с многочисленными цветочными клумбами были проложены аккуратные заасфальтированные дорожки. Естественно, зимой все это великолепие заносилось снегом. Но даже и тогда добросовестный и малопьющий дворник дядя Сева умудрялся придать двору весьма культурный и цивильный вид. В одну из зим середины пятидесятых жильцы при поддержке домоуправа предприняли беспрецедентную спортивно-культурную акцию. (Надо сказать, что населен был дом какими-то нетипичными для шумных и разнузданных коммуналок обитателями. Ни тебе бесконечных склок, ни мордобоя, ни выливания помоев на головы зазевавшихся соседей…) Так вот. Одно из воскресений энтузиасты провели с лопатами и метлами в руках, с изрыгающим струи воды шлангом — к концу дня во дворе был залит самый настоящий каток.

Первыми оценили свалившуюся на их головы радость малыши. Ближе к вечеру в свете раскачивающихся тусклых фонарей по льду скользили уже особы подростково-юношеской возрастной категории. Даже кое-кто из взрослых — особенно из занятых сидячей работой — с удовольствием разминал отсиженные на служебных местах мышцы и косточки.

Идиллия продлилась три-четыре дня. А потом о наличии шарового катка стало известно окрестной шпане. И началось. Первое время чужаки вели себя тихо. Но надолго их терпения не хватило. И вот уже завихрился мат-перемат, посыпались зуботычины, а кое у кого в руках начали поблескивать и ножички. В то время еще не было широко принято пасовать перед наглым хулиганьем и робко отсиживаться за закрытыми на все замки дверьми. Крепких мужиков, да еще с сохранившимися фронтовыми навыками, в доме хватало. Двух-трехминутное выяснение отношений — и держащая в напряжении всю округу и действительно опасная своей массовостью и стадным инстинктом пришлая шантрапа, утирая сопли вперемешку с кровью, но не переставая при этом выкрикивать самые жуткие угрозы, ретировалась с поля боя.