* * *

Где день, где ночь — Святополк уже не замечает. Прошло немало времени, как он оказался в клети. Опустившись на сколоченное из грубых досок ложе, покрытое конской попоной, Святополк дерет пятерней неухоженную бороду. Она отросла, взлохматилась. Длинные волосы, не перехваченные ремнем, рассыпались, а под измятой грязной одеждой тело в баню просится, чешется.

От стражников князю уже известно, что из Турова привезли в Вышгород Марысю с епископом и держат в порубе.

Приходил к Святополку иерей Анастас, просил покаяться в грехах, открыться великому князю, но у Туровского князя ответ один, нет на нем никакой вины. Покидая клеть, Анастас шепнул, что бояре о нем не забыли и на их помощь пусть он, князь Святополк, надежду имеет.

Но чем могли помочь ему бояре?

Зима на весну повернула. На выгреве уже звенела капель, а шустрые воробьи затеивали драки. Святополк ждал прихода Владимира, туровский князь еще не терял надежды на свое освобождение…

И великий князь явился. Следом отрок внес зажженную свечу. Поморщился Владимир:

— Дух от тя зловонный… Садись. Что молчишь? Либо речь нам вести не о чем? Заступников у тя, Святополк, много. Борис просит, Анастас оправдания находит, и даже воевода Блуд ратовал. Ему бы с чего?

Сказал и направился к выходу. У самой двери остановился:

— Ты Борисом в прошлом разе попрекнул меня. Так Борис не токмо нрава кроткого, но и разумом не обижен. В нем кровь византийских императоров. А Русь с Византией соседи. Тебя же отпущу, но не в Туров, в Вышгород. В вышгородских княжьих хоромах жить станешь.

Не успел Владимир клеть покинуть, как Святополк взмолился:

— Вели, чтоб баню мне истопили. Да вместе с княгиней поселили.

— Ин быть по-твоему. Но и в Вышгороде надзор за тобой учиню.

Выбравшись и клети, Владимир закрыл глаза от яркого солнечного света. Долго дышал всей грудью. Потом медленно пошел к воротам. Увидев шедшего через двор воеводу Поповича, остановился:

— Ну вот, Александр, чую, надобно тебе рать вести к Червенским городам. Поведет Болеслав полки на Русь. Непременно поведет!

* * *

Корчма — на бойком месте у шляха, что. тянется из Кракова. Никто не знает, кем и когда построена, поговаривают, будто она здесь с самого сотворения мира, как и ее стареющий хозяин, рыжий, костлявый Янек, с бритым подбородком и пейсиками до самых скул, в грязной, никогда не сменяемой поддевке.

Едет ли кто в город, возвращается, не минет корчмы, заглянет на шум голосов, запах жареного мяса и лука. А в ненастье или в ночь пану и кметю найдут при корчме ночлег и корм коню.

Крытая тесом корчма вросла в землю. От солнца и дождя, мороза и ветра тес потрескался, местами покрылся зеленым мхом. На краю крыши длинноногий аист свил гнездо, привык, не боится людей.

На восход солнца влево от корчмы течет Висла, направо — заросшая кустарником равнина, под снегом белая, в слякотную погоду унылая.

В один из дней, когда небо, сплошь затянутое тучами, сеяло мокрым снегом и дождем и вода мутным потоком растекалась по равнине и шляху, к корчме подходил одинокий монах. Не только сутана, но и кожушок и сапоги его давно уже промокли насквозь, и теперь он брел, не выбирая дороги. Поравнявшись с корчмой, монах остановился, будто решая, продолжать ли путь, либо завернуть, и наконец, надумав, шагнул внутрь.

Остановившись на пороге, монах откинул капюшон, присмотрелся. В корчме безлюдно, лишь в углу за длинным дубовым столом сидели два кметя. Видно, их тоже загнала сюда непогода. У топившейся по-черному печи колдовал над огнем хозяин. Увидев вошедшего, он заспешил к нему, приговаривая:

— О, святой отец, прошу. — Схватив монаха за рукав кожушка, он не умолкал: — И что за скверная погода, святой отец!

Умостившись у огня, монах стащил сапоги, поставил рядом с собой, потом сказал:

— Неси, Янек, корчагу пива и холодный поросячий бок.