Хозяин положил на стол кусок мяса и ржаную лепешку, метнулся во двор и вскоре воротился с корчагой пива.

Монах ел жадно, как едят изголодавшиеся люди. Бросив в рот последний кусок, он осушил корчагу, с наслаждением вытянул ноги и, прислонившись к стене спиной, захрапел. Спал недолго. Ругань и возня разбудили его. Открыв глаза, увидел четыре дюжих шляхтичей, они взашей толкали к двери двух кметей, что пережидали непогоду. Кмети упирались, но шляхтичи пинками выгнали их из корчмы.

Рыжий Янек, заметив, что монах проснулся, успел шепнуть:

— То королевские рыцари, скоро сам круль заявится.

— Эгей! — позвал Янека усатый шляхтич. — Зажаривай каплунов да живо бочку бражки!

Хозяин заметался по корчме, и не успел монах натянуть сапоги и зашнуровать их, как жирные каплуны, нанизанные на вертел, уже лежали над угольями, а рыжий Янек тем часом с грохотом вкатил замшелый бочонок с вином. Усатый шляхтич высадил коленом днище, зачерпнул корчагой, выпил, гикнул:

— Добре! — и тыльной стороной ладони вытер усы.

Издалека донеслись голоса, зачавкали по грязи конские копыта, зазвенели стремена. Кто-то громко И отрывисто заговорил, а вслед за этим в корчму со смехом и гомоном ввалилась толпа шляхтичей. Монах без труда узнал в толстом пане, одетом в кожаный плащ, короля. Болеслав вразвалку подошел к огню, скинул плащ на лавку, поманил хозяина:

— Але не рад?

Янек изогнулся в поклоне:

— Как не рад. Коли бы не так, жарил бы я каплунов. Ай-яй, как мог мой круль помыслить такое?

Пока король переговаривался с хозяином, монах подпорол край сутаны и извлек помятый пергаментный лист. Выступив из темного угла, он с поклоном протянул Болеславу:

— Туровский боярин Путша письмо шлет.

Болеслав вырвал лист, поднес к огню.

«Королю Ляхии боярин Путша челом бьет и спешит уведомить тя, что княгиня Марыся, а с ней князь Святополк князем киевским увезены и в темнице содержатся…»

Отбросив лист, Болеслав со стуком опустил тяжелый кулак на стол, загрохотал:

— Пся крев! Дьяволы!

Голос его гремел по корчме.

— Казимир!

Стоявший у двери воевода повернулся.

— Созывай воинство, порушим Червенские города!

Забыв о монахе и еде, Болеслав вскочил.

— Але не знает князь Владимир мое рыцарство? О, Езус Мария! Точите же ваши сабли! Казимир, ты поведешь славное ляшское воинство на Русь!

И, грузно переваливаясь, заспешил к выходу. Остальные повалили за ним. Усатый шляхтич воротился, оттолкнул хозяина корчмы от печи и, подхватив петухов вместе с вертелами, бегом пустился догонять своих.

— Ай-яй, — всплеснул руками рыжий Янек. — И что за скверный рыцарь у такого почтенного круля? Все-то ему надо! Ай-яй, какие каплуны были… — Ян закрыл глаза и причмокнул.

Монах засмеялся. Янек приоткрыл один глаз, глянул с прищуром:

— У ксендза есть такие жирные каплуны и он надумал подарить их мне? — И обиженно отвернулся.

Но монах оставил его слова без ответа. Стащив сапоги и откинув капюшон, он снова улегся тут же у огня…

* * *

На левобережье Буга в земле волынян — город Червень. Обнесенный земляным валом и бревенчатой стеной, он стоит на пути из Сандомира в Киев. Не раз развевались над Червенем вражеские стяги, сгорали в пожарах его деревянные терема и избы, но город снова строился, поднимался сказочно быстро.

В месяц березозол весне начало, в лето от Рождества Христова тысяча пятнадцатое послал короле Болеслав на Русь воеводу Казимира с двумя тысячами рыцарей. Осадили они Червень, нет в город ни въезда, ни выезда. Подойдя к городу, поляки бросились на приступ, но дружина посадника Ратибора и городской люд отбили первый натиск.