Покраснев и тяжело дыша, он, казалось, хотел сказать еще что-то. Вероятно, он решил на всякий случай попридержать язык. После некоторой паузы, в течение которой двое дородных стражей переминались с ноги на ногу, он добавил, уже успокоившись:

— Передайте мне документы на пленника, и вы свободны.

— Предполагалось, что мы… — начал было сержант.

— Если у вас есть письменные приказы исполнить еще что-то, кроме доставки этого джентльмена к месту его заключения, давайте посмотрим их.

Пауза.

— Еще раз повторяю: сдавайте мне пленника, и вы свободны. Повторять снова я не намерен.

Маккормак впечатал имя и лицо заместителя начальника тюрьмы в свою память так же прочно, как он впечатывал каждого, кто участвовал в его аресте. Кто знает, может быть, наступит день, когда…

Так что же случилось на самом верху? Маккормак не знал. Вне Эйниса он никогда не соприкасался с системой гражданских преступлений и наказаний. Во Флоте сами следили за своими преступлениями. То, что его послали сюда, было ударом, смягчаемым только тем обстоятельством, что, по всей вероятности, это было вызвано необходимостью держать его подальше от братства офицеров, которое могло бы попытаться помочь ему. Маккормак догадался, что Снелунд заменил прежнего заместителя начальника тюрьмы своим фаворитом или взяточником — как он делал со многими другими официальными лицами с тех пор, как стал губернатором этого сектора космоса, — и что вновь испеченный начальник рассматривал свой новый пост как синекуру.

Во всяком случае, адмирала заставили сменить форму на серую робу, но позволили переодеться без свидетелей. Его доставили в одиночную камеру, которая, несмотря на отсутствие украшений и роскоши, была размеров, достаточных для мерного хождения, и со всем необходимым для отдыха и соблюдения гигиены. На потолке находился аудиовизуальный сканер, но он был расположен так, что сразу бросался в глаза, и никто не наблюдал за адмиралом, когда он занавешивал койку, готовясь ко сну. Он не видел никого из живых существ, не слышал никаких голосов, но приемлемая еда и чистая одежда поступали к нему через раздаточный шлюз, и в его камере был мусоропровод для остатков еды и мелкого мусора. Кроме этого, у него был видеопорт.

Не видя этого солнца, этих планет, звездных скоплений, морозной россыпи Млечного Пути и туманного мерцания смежных галактик, он бы давно сломался — истерически молотил бы в дверь камеры, моля об освобождении, признавался бы неизвестно в чем, целовал бы руки своим стражникам до тех пор, пока здешние медики честно не сообщили бы на Землю властям предержащим, что они не обнаружили у него никаких следов пыток или зондирования мозга. Это была бы не потеря чувствительности ко всему окружающему, которая могла бы уничтожить его волю за такое короткое время, но бесконечное возвращение мыслей о Кэтрин, всевозможные догадки о том, как много времени прошло с тех пор, как она также попала под воздействие Аарона Снелунда. Маккормак допускал в себе мгновения слабости. Это было то, чего он не особенно стыдился.

Тогда почему же губернатор не приказал, чтобы его поместили в глухую камеру? Недосмотр, вероятно, был вызван тем, что он был занят более важными делами. Или, может быть, полностью погрузившись в свои собственные мысли, Снелунд не догадывался, что другой мужчина может любить свою жену больше жизни.