Конечно, со своей стороны, я боюсь быть пойманным этими людьми, и это действительно понятный страх, но, все равно, сам Маккормак довольно смел. Я ненавижу его до последней клетки, но должен признать, что он смел».
Большой корабельный шлюз раскрылся и поглотил его.
В течение минуты Флэндри сидел и слушал, как воздух наполняет его оболочку. Затем открылись внутренние шлюзы для прохода персонала. Флэндри вышел из своей ракеты и двинулся навстречу шести или семи человекам, которые ждали его. Они мрачно смотрели на него, ни приветствуя, ни отдавая честь.
Он также молча разглядывал их.
Повстанцы, как и он, выглядели голодными и усталыми, но их вид был менее здоровым, на желтоватых лицах лежал отпечаток длительного недоедания.
— Расслабьтесь, — сказал он. — Осмотрите мою ракету, если хотите. Уверяю вас, здесь нет никаких дьявольских штучек. Давайте лучше не будем зря тратить время.
— Пожалуйста… сюда.
Лейтенант, который вел группу, пошел вперед быстрой, скованной походкой.
Часть группы осталась позади, чтобы проверить ракету Флэндри. Те, кто шел сбоку от Флэндри, были вооружены. Это его не беспокоило. Ему приходилось преодолевать и большие опасности, прежде чем он научился спать спокойно.
Они прошли по металлическим туннелям, переходам мимо многочисленных ниш и сотен глаз, в молчании, которое едва нарушалось пульсом и дыханием корабля.
В конце концов они подошли к двери, которую охраняли четыре космонавта.
Лейтенант что-то сказал им и вошел внутрь. Входя и отдавая честь, он доложил:
— Командор Флэндри, сэр.
— Пусть войдет, — ответил низкий голос, лишенный интонации. — Оставьте нас одних, но будьте рядом.
— Да, сэр, — лейтенант отступил в сторону.
Флэндри вошел.
Дверь за ним закрылась с мягким шипением, что говорило о полной звукоизоляции.
В адмиральских покоях стояла тяжелая тишина. Эта главная комната корабля была обставлена с пуританским вкусом: стулья, стол, кушетка, простой коврик, полки и стеллажи, над головой — сероватый свет светильника, не имеющего никаких украшений.
Несколько фотографий и цветных изображений давали дополнительное впечатление об этой личности: семейные портреты, фотография его дома, сцены дикой природы. Дополняло это впечатление шахматная доска и книжная полка, на которой лежали как наставления по шифровальному делу, пленки с записями, так и классическая и научно-техническая литература.
Одна из внутренних дверей была открыта, показывая рабочий кабинет, где Маккормак, вероятно, ежедневно трудился после своего дежурства на вахте.
«Без сомнения, его спальня всегда оставалась монашеской кельей, — подумал Флэндри, — камбуз и бар использовались редко, а…»
— Здравствуйте, — сказал Маккормак.
Он стоял во весь свой высокий рост, большой и изможденный, как и его подчиненные. Но держался он прямо, одет был в безукоризненно чистый китель, и туманность и звезды морозно поблескивали на его плечах.
Флэндри увидел, что он заметно постарел: в его темных волосах было теперь гораздо больше проседи, чем на фотографиях, которые видел Флэндри перед отлетом, его лицо осунулось и покрылось морщинами, глаза ввалились, нос и подбородок заметно выдавались.
— Добрый день. — В какой-то момент Флэндри почувствовал неведомый ранее трепет, вызванный, по-видимому, неадекватностью всего происходящего.
Усилием воли он заглушил его в себе, как и злорадство по поводу увиденного.
— Вам следовало бы отдать честь по форме, командор, — спокойно сказал Маккормак.
— Это противоречит правилам, — сказал Флэндри. — Вы потеряли право носить свое звание. |