Даже тогда, когда Кэтрин разговаривала с Хагом Маккормаком, между ними стояло какое-то незримое препятствие.

Предупрежденный своим офицером связи о том, чего следует ожидать, адмирал имел достаточно времени, чтобы надеть маску. Разве мог он быть уверенным, что это не был очередной трюк Снелунда? Или в том, что он разговаривает со своей женой, а не с электронным теневым изображением; она ведь должна была быть под электроцеребральным наркозом, говорить те слова, которые оператор проецирует в ее среднее ухо.

Предложения, не характерные для Кэтрин, дошедшие до Маккормака от изображения, похожего на оригинал, хотя все остальное, кроме лица, было совершенно неустойчиво, должны были только усилить его страхи.

Флэндри был очень удивлен. Ему казалось, что она должна была кричать от радости при виде мужа.

Объяснялось ли это простой, но сильной привычкой не выражать своих чувств на людях, или в этот момент наивысшего душевного напряжения, в самый важный момент ее жизни она едва удерживала себя от того, чтобы улететь куда глаза глядят?

Нельзя было спросить ее об этом.

Она подчинилась указаниям Флэндри, не выдав ни одного его секрета и настояв на том, чтобы Флэндри и Хаг провели переговоры вдвоем, при закрытых дверях, перед тем, как предпринять что-то еще, и Маккормак согласился, при этом его голос был слегка хриплым и не совсем твердым. А потом уже колесо событий завертелось слишком быстро (отдача распоряжений, слежение за показаниями приборов, маневр приближения и согласование орбит), чтобы Флэндри успел осознать, что чувствовала Кэтрин.

Но пока он делал необходимые приготовления к отлету, она вышла из кабины, в которой уединялась.

Она сжала его руки, заглянула в глаза и прошептала:

— Доминик, я буду молить бога за вас обоих.

Ее губы коснулись его губ. Они были такими же холодными, как и ее пальцы, и имели соленый привкус.

Прежде чем он успел ответить, она снова быстро спряталась в своей каюте.

Во время этого последнего путешествия между ними установились странные отношения. Сыграли свою роль и царский подарок, который Флэндри ей сделал, и тот план, который он изложил ей, и то, что она во многом помогла ему, когда поняла, что на этот раз Флэндри ее не обманывает, и, конечно, мечтательные разговоры, которые они иногда вели, вспоминая прежние дни и далекие места, короткое пребывание на Дидо, не изобиловавшее приключениями. И Флэндри сомневался, что мужчина и женщина могли бы быть ближе друг другу в супружестве, чем они в такие минуты. В известном смысле они бы, конечно, могли, но именно об этом они, как сговорившись, молчали.

А тем временем в поле зрения показался «Персей», и вместе с ним приблизился конец, как Флэндри ни старался утешить себя, конец их отношениям.

Флагман нависал, как полная луна, со следами термического перегрева, оставившего цветные узоры на обшивке корабля, с выпуклыми гондолами маленьких вспомогательных ракет по бокам и с башнями пушек, ощетинившийся стволами орудий, корпусами и антеннами датчиков, как кристаллический лес.

Вокруг него сновала ракета-спутник.

Огни индикатора замигали на панели перед Флэндри, и динамик произнес:

— Мы захватили вас радарами на сближение и стыковку. Начинайте.

Флэндри запустил гравитационный двигатель. Его небольшая ракета покинула «Роммель» и открыто перешла под контроль «Персея». Путешествие было коротким, но чувствовалось чрезвычайное напряжение с обеих сторон.

Как мог быть Маккормак уверенным, что это не был способ доставить ядерный заряд прямо внутрь его основного корабля и подорвать его?

«Он не может быть уверенным в этом, — подумал Флэндри. — Особенно если я не позволю обыскивать меня.