— Никто не контролирует канал нашего общения.

Она собрала всю волю, но произнесла только:

— Кзанриф…

— У нас есть разногласия, — ответил Айдвайр, — но Мориох — честный мерсеянин.

Она подумала: «Сколько имперских офицеров в такой ситуации осмелятся защищаться от залезания в душу и шантажа?»

В комнате Айдвайра был стул земной конструкции, сделанный специально для Дианы, каждый раз он предлагал ей сесть и выпить стакан дамского ягодного вина. Диана начинала готовиться к собеседованиям задолго до назначенного часа, втайне желая, чтобы он уделял меньше времени всему остальному: управлению работами, научным обобщениям данных и другому.

Айдвайр не давил на нее, не требовал быстрых ответов, он расслаблялся и позволял разговору как бы свободно, без цели, развиваться. Айдвайр открыл себя с неожиданной стороны — он делился с ней своими воспоминаниями и приключениями на отдаленных планетах.

Диана впитывала все это и поняла, что изучение иных планет всегда привлекало его, поэтому он редко бывал дома. Почти по случайности, и благодаря своему происхождению, он женился и обзавелся потомством. Иногда он брал своих повзрослевших сыновей в космические полеты, считая, однако, что для самостоятельных путешествий они пока недостаточно взрослые. Айдвайр не потерял теплоты. Подчиненные обожали его. Когда однажды он, разговорившись, рассказал о семье, в которой родился, о родителях, братьях и сестрах, об окружающих, чьи отцы служили его предкам в течении поколений, она уловила нотки нежности в его голосе.

За окном был мрак — горячий, плотный мрак конца лета, тепловые молнии ударяли за оградой базы по засохшим деревьям. Айдвайр вызвал ее. Когда она появилась в его кабинете, он встал:

— Пошли в мои частные апартаменты.

На мгновение Диана испугалась. Он был большой, исхудавший, в серой робе. Они были совсем одни здесь. Флюоресцентная панель холодно светилась, и воздух, который скользил по ее коже, кажется, тоже стал холодным.

Она улыбнулась в ответ на его мерсеянскую улыбку, которая, как ей казалось, должна изображать дружелюбие. Морщинки побежали от маленьких чешуек у рта и глаз по всей коже.

— Я хочу показать тебе то, что прячу от своих парней, — сказал он. — Ты можешь понять, они — нет.

Маленькая переговорная коробочка висела у него на шее — так же, как и у нее — и говорила на бесцветном английском языке, пропущенном через компьютер. Она выяснила это, когда занималась с ним ирайо. Теперь звуки мерсеянского языка не звучали грубо и гортанно; ирайо казался ей довольно мягким и богатым оттенками. Она могла уже различать отдельные слова. Она услышала в его приглашении не что иное, как:

«Отца я никогда не знала».

Неожиданно в ней появилось презрение к самой себе за то, что она испытывала страх. Как она должна смотреть на него? Лицо старческое, узкое; лицо ведьмы-карги, бело-восковое, исключение — лишь причудливо толстые красные губы, за которыми видны две скрученные хрящевидные складки. Тело физически недоразвитое, сухое, с бочкообразной, выпяченной грудью, впалой талией, тяжелым задом, недоразвитым хвостом и деформированными ступнями. Кожа: никаких намеков хотя бы на малейшую гибкость и эластичность; о ее подвижности говорили разве что линии складок и грубые поры. А волосы! Всюду волосы — в виде причудливых пучков, кисточек, словно плесень на трупе, словно грибовидный нарост на старом пне. Запах: какой? Прокисший? Каким бы он ни был, — ничего приятного.

«Человек! — думала она. — Боже ты мой, я не имела в виду осуждать Твою работу, но Ты сотворил также собак, чтобы охранять человека, и разве Ты не согласен, что они имеют много общего, эти два живых существа? Грязные, вонючие, шумные, ленивые, вороватые, готовые быстро укусить, когда ты совершенно не ждешь этого, готовые быстро убежать или раболепствовать, когда вы даете отпор; они бесполезны, они ничего не создают, ты должен всегда ждать их, слушать их хвастливое гавканье, поощрять их болезненное мелкое самолюбие до тех пор, пока они снова не распустят перед вами слюни…

Мне очень жаль, крокодил.