Он заметался по веранде с каким-то звериным отчаянием. Невзначай оборвал натянутую между балясинами веревку с кухонными полотенцами, опрокинул ирисы, так живописно стоявшие в толстой бутылке…

— Черт! Иной раз мне хочется разнести все в щепки! Я чувствую, — меня заводят, заводят! То пугают, то манят, то злят… Такое ощущение, что я пластилиновый. Лепи, что хочешь… Несколько дней назад, когда хоронили Юру, я был готов повязать этого Тайцева, пришлепнуть его как комара… Потом калейдоскоп чуточку повернули, и картинка изменилась! Оказывается, Тайцева подставили, сделали жестоким «мистером Х», приписав ему и неудавшуюся, чрезвычайно грязную операцию в Стамбуле, и уничтожение посвященных в неё лиц… Кто-то задумал составить на него «черное досье» вывалять в грязи, а потом, шантажируя — прибрать к рукам… В официальном деле, хранящемся у Ртищевых, есть все улики против Аркадия. Они поработали отлично — все сходится — Ира, Игорь, Юра, теперь Ассоль… Но я ломился башкой сквозь стену, копался, искал «второе дно» — и я его нашел! Знаешь, кто организовал спектакль по составлению «черного досье» Тайцева? Ведомство С. Баташова! Твой муж сам, как бывшее доверенное лицо Аркадия, разработал эту операцию, цель которой — запятнать и подчинить. Тайцев — далеко не мелкая сошка. Его концерн ворочает миллиардами, и лишь С. Баташову известно, откуда и куда текут эти деньги. Здесь множество чистых и мутных источников — большой бизнес, «деньги партии», война в Чечне… Я в это не лез… У меня отсутствует призвание миссионера. Разгребать авгиевы конюшни горячо любимой родины я не намерен. — Он отвернулся, скользнув прощальным взглядом по фотографиям на стене, затем, постояв в раздумье над патефоном, выписал на его запыленной крышке большой вопросительный знак. — Больше всего на свете мне хотелось исчезнуть отсюда вместе с тобой, оказаться где-то в другом измерении, вытряхнув из памяти эту головоломку…

До рассвета мы просидели на террасе, взявшись за руки и думая каждый о своем. Нам казалось, что ты разошлись, оставшись один на один со своими проблемами. А когда решение созрело, каждый счел нужным скрыть его, спасая любимого. Будто сговорясь, мы не решались войти в спальню. Любовь смягчает сердца и затуманивает рассудок. А каждый из нас выбрал войну.

Юл встрепенулся с первыми лучами солнца.

— Мне пора, детка. Я не могу уснуть и не могу стать самим собой, пока не осуществлю задуманное. Я даже не могу позволить себе любить тебя… Дай мне слово, что выполнишь одну-единственную просьбу — ради нас, ради будущего…

Помедлив, я согласно кивнула.

— Ты ничего не будешь предпринимать и улетишь завтра же. Первым рейсом. Я найду тебя в «Корале» в Интсоуне. Или у гильотины. — Он улыбнулся. — Как только завершу дела.

Опустившись у моих колен, он быстро и нежно целовал мои руки. И категорическим жестом остановил мой порыв проводить его до калитки.

Я осталась на веранде одна, глядя, как торопливыми, размашистыми шагами удаляется от меня мой мальчик. — «Юл! Юл!» — шепотом я заклинала его вернуться, думая о том, что вижу в последний раз. Он даже не поцеловал меня на прощанье. Завелся мотор, развернувшись на песчаной дорожке, «аудио» растворился в утреннем тумане…

Я стиснула зубы и кулаки — война! Я объявляю войну. Мне удалось расшифровать загадку ясновидца Саши. На балконе альпийского отеля Сергей не зря убеждал нас, что миром правит Сатана. Он стоял, могущественный и грозный, глядя в жар пылающего заката. Алый отсвет заливал его мощное тело, а за спиной клубился лиловый промозглый мрак. — Саша назвал Ч — конечно же — это начальная буква одного из имен дьявола.