— Я всего лишь… привыкаю к этой мысли, вот и все.

— Ну, так привыкай побыстрее. В противном случае все ограничится твоими пятнадцатью минутами славы.

К концу недели я понял, в чем заключается великий базовый трюизм американской жизни. Если считается, что ты на коне, все тебя хотят. В нашей традиции парень, который старается подняться, всегда презираем. Потому что на него смотрят как на ничтожество, как на лузера, который отчаянно пытается убедить издателя, редактора, продюсера галериста или агента, что он может быть игроком, если только дать ему шанс. Но, разумеется, желающих дать ему этот шанс не находится — зачем им помогать человеку из ниоткуда? Даже если они допускают, что у него может быть талант, они, как правило, жутко боятся довериться собственному мнению и поддержать неизвестного человека.

Поэтому никто и остается никем. Разве что вмешается тупое везение. И дверь откроется. Оттуда хлынет сияющий свет профессионального признания. И никто вдруг станет золотым мальчиком, большим талантом, невероятно популярным Все ему звонят. Потому что его теперь украшает нимб успеха.

К концу недели Гари Саммерс тоже стал одним из избранных. Это случилось в тот день, когда в продажу поступил «Тайм». Анне специальной почтой прислали экземпляр еще накануне, до выхода номера в свет, и меня силой затащили в редакцию газеты, чтобы отпраздновать это событие. Я изо всех сил старался выглядеть довольным. Я с застывшей улыбкой вытерпел все поздравительные похлопывания по спине. Я смотрел на две журнальные страницы фотографий. Мое имя четко стояло под заголовком (ПРЕИСПОДНЯЯ ПРИРОДЫ), и я заставлял себя радоваться такому профессиональному успеху. Но в голове была лишь одна мысль: все увидят фотографии, все прочтут имя — и все начнет раскручиваться.

Мы с Анной оба слишком много выпили, поэтому с трудом, шатаясь, перешли через мост к моей квартире. Проспали до десяти часов — тут начал трезвонить телефон. Непрерывно. Я позволил автоответчику справляться с потоком звонков.

Первой позвонила Джуди Уилмерс. Она пребывала в острой коммерческой лихорадке.

— Ну, что я могу сказать? Что я могу сказать? Я это видела. Пришла в восторг. Ты гений. И как это скажется на «Лицах Монтаны» — я даже сказать тебе не могу… Я срочно отправляюсь в Нью-Йорк. Обещаю тебе контракт на книгу в течение десяти дней. И это для начала. Позвони мне, гений. Позвони.

Я закрылся с головой одеялом. Анна принялась щекотать мне грудь, повторяя визгливым голосом Джуди:

— Ты гений, ты гений, ты гений…

— Для тех, кто из Марин-Каунти, все гении, — отозвался я.

Следующий звонок был от Моргана Грея из «Грей-Марчам ассошиейтс». Я не сразу понял, кто это. Затем вспомнил, что он фотоагент из Нью-Йорка, которому Гари написал несколько писем, умоляя взять его в клиенты.

— Гари, это Морган Грей. Пришлось потрудиться, чтобы отыскать твои координаты. «Тайм» посоветовал мне позвонить в «Монтанан», а там женщина по имени Джейн из фотоотдела дала мне номер твоего телефона.

— Черт бы побрал эту Джейн, — громко сказал я.

— Остынь, — посоветовала Анна.

Морган Грей продолжил:

— Мы давно не общались, вот я и хотел поздравить тебя с великолепным разворотом в «Тайм».