И через два дня он умер. Чувство вины, которое я испытываю, огромно. Я иногда боюсь, что она останется со мной навсегда.

Джош, разумеется, слишком мал, чтобы понимать, что происходит, но Адам воспринимает все очень тяжело. Неделя за неделей после смерти Бена он спрашивал, когда папа вернется домой, ждал его каждый вечер после шести у дверей, очень переживал, когда он не приходил. Наконец я набралась мужества и сказала ему, что папа никогда не вернется, так он убежал в свою комнату и плакал там несколько часов.

Я пыталась его утешить, но у меня ничего не получалось. Прошло уже четыре месяца, а он все безутешен. Только вчера он сказал: «Папа скоро приедет домой». Он просто не может смириться с этим фактом. И это разбивает мне сердце.

Я перестал читать. Глубоко вдохнул. Постарался успокоиться. Но ничего не вышло. Тогда я пошел в ванную комнату и сунул лицо в раковину с холодной водой. Затем перешел в кухню, достал бутылку «Блэк Буш», налил себе виски на три пальца, выпил залпом и снова взял письмо.

Твое душевное послание оказалось у моих дверей через две недели после начала всего этого кошмара. Время ты выбрал самое подходящее. Я готова допустить, что ты был в Калифорнии, ухаживал за своей подругой из Беркли и не видел «Нью-Йорк таймс», где была подробная статья о несчастье с Беном. Если же ты знал о его смерти и все-таки написал мне это письмо, то ты скотина, каких свет не видывал.

До самого последнего времени я считала, что вполне могу свалиться с нервным расстройством. Но тут я познакомилась я Эллиотом Верденом. Возможно, ты слышал о нем, когда пытался найти свое место в Нью-Йорке. Когда-то крупная фигура в Goldman Сакс, который ушел с Уолл-стрит семь лет назад и открыл галерею на Вустер-стрит. Ему уже под шестьдесят, он разведен, двое взрослых детей. Мы встретились на ужине у нашего общего друга. Все были слегка шокированы, когда узнали, что мы встречаемся. Но мне плевать откуда повыше на то, что, думают по этому поводу другие. Возможно, Эллиот не любовь всей моей жизни, но он приятен, надежен и финансово независим. И он уже начал находить общий язык с Адамом…

Я выпил еще виски. Эллиот Берден. Я сразу же представил его себе. Андовер в 55-м, Йель в 1959-м. Первую жену наверняка звали Бабе. Все еще играет дважды в неделю в теннисном клубе в Нью-Йорке. Возможно, похож на Джорджа Плимптона Богемный джентльмен. Блейзер от Ральфа Лорена и отглаженные джинсы от Армани. Теперь он суррогатный отец моих двух сыновей. Человек, которого Адам скоро начнет называть папой…

Я в третий раз хлебнул виски.

Это Эллиот убедил меня написать это письмо. Он считал, что пока я не расскажу тебе о Бене, я не смогу подвести черту в отношениях с тобой. Я получила твой новый адрес в почтовом отделении Нью-Кройдона, но если судить по тому, что я читала в «Тайм», ты сейчас живешь в Монтане. Означает ли это, что ты разбил сердце своей подруги из Беркли, или она вдруг поумнела одним прекрасным утром и вышвырнула тебя вон? Так или иначе, но Эллиот оказался другом Клорис Фельдман. Как-то за ужином она показала мне диапозитивы твоей будущей выставки «Лица Монтаны» в Маунтин-Фолс. Эллиот пришел в восторг от снимков. И как мне ни трудно в этом признаться, на меня они тоже произвели впечатление.

Ты своего добился. Ты теперь в игре. Но ты все равно подонок.

Бет.

Подвести черту. Это бессмысленное выражение девяностых. Жизнь теперь не должна иметь никаких незачищенных мелочей. Все должно быть в ажуре, все истории завершены. Но для меня у этой истории никогда не будет аккуратного конца. Если ты кого-то убил — и потерял двоих сыновей, — подвести черту невозможно.