Ему делали электризацию. Он просил избавить его от этого испытания, как и от гимнастики.

Одиннадцатого февраля: «После посещения врачей Владимир Ильич был очень расстроен. Он был бледен; когда говорил, у него дрожали губы. Мария Ильинична предполагает, что расстроился Владимир Ильич тем, что из одной фразы Фёрстера он узнал, что врачи имели собеседование в ЦК, и таким образом в ЦК узнали, о чем думает и чем интересуется Владимир Ильич и что его озабочивает.

Мария Ильинична сообщила, что в семь часов у Владимира Ильича было в течение пяти минут затруднение речи. Он не мог сказать то, что хотел, и сам заявил:

— Я не могу сказать, что хочу, не нахожу слов.

Вечером нервничал».

Двенадцатого февраля: «Лицо у Владимира Ильича бледное, выражение лица грустное, нет в нем обычной приветливости. По-видимому, Владимир Ильич чем-то расстроен. Не мог сразу находить слова не только немецкие, но и русские. Долго подыскивая слова, забыл, о чем он хотел спросить. Путем догадок удалось выяснить, что о гимнастике. Вообще память у Владимира Ильича стала, по-видимому, несколько хуже. Он обычно не может вспомнить, болела ли у него накануне голова, новые врачебные назначения тоже забывает».

Придя в себя, Ленин вновь обратился к Троцкому за помощью в так называемом «грузинском деле». Руководители компартии Грузии во главе с Буду Гургеновичем Мдивани, членом Кавказского бюро ЦК, подали в отставку в знак протеста против действий первого секретаря Закавказского крайкома Серго Орджоникидзе, который попросту ими командовал, не допуская самостоятельности.

Серго вел себя очень грубо, даже ударил члена ЦК компартии Грузии Акакия Кабахидзе, который назвал его «сталинским ишаком». Кабахидзе подал жалобу в Москву. Ходу ей не дали. Сталин покровительствовал Орджоникидзе. Начальник сталинской канцелярии Амаяк Назаретян написал другу Серго, что Матвей Федорович Шкирятов, председатель Центральной комиссии по проверке и чистке рядов партии, «хохотал и говорил: жаль, мало попало, только один раз ударил!»

Грузины предлагали, чтобы Грузия напрямую входила в состав СССР, минуя ненужную надстройку — Закавказскую Федерацию, как это и произойдет потом. Ленин назначил Дзержинского председателем комиссии, которая должна была разобраться с жалобами грузинских коммунистов. Дзержинский решительно встал на сторону Орджоникидзе.

Феликс Эдмундович принципиально был против всего, что можно толковать как национализм и сепаратизм. Писал одному из своих соратников-чекистов: «Я лично полагаю, что наше несчастье — это то, что все Совнаркомы и другие правительства, органы окраинных республик относятся к себе серьезно, как будто бы они могли быть настоящими правительствами. Сколько в этом митрофанства и узости политической…»

Прочитав доклад комиссии и встретившись с Феликсом Эдмундовичем, Ленин зло обвинил Дзержинского — вместе со Сталиным и Орджоникидзе — в великорусском шовинизме, добавив обидное: «Известно, что обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения».

Владимир Ильич распорядился перепроверить все материалы комиссии Дзержинского «на предмет исправления той громадной массы неправильностей и пристрастных суждений, которые там несомненно имеются». И приписал: «Политически ответственными за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию следует сделать, конечно, Сталина и Дзержинского».

Звучало грозно. Уже стоял вопрос о том, чтобы снять Дзержинского, но Ленину опять стало крайне плохо. И в этот момент он с удивлением узнал, что в его отсутствие политбюро утвердило выводы комиссии Дзержинского.

Четырнадцатого февраля Владимир Ильич велел своим секретарям «дать понять» обиженным членам грузинского ЦК, что «он на их стороне»: «Три момента.