Пикты меня не пугали, по крайней мере в тот год, но Алло предупредил меня, что Крылатые Шлемы скоро нападут с моря на нашу Стену, чтобы показать им, пиктам, насколько мы слабы. Я сразу же отдал необходимые распоряжения: на концы Стены передвинуть наши лучшие войска, а вдоль берега установить защищенные щитами катапульты. Подготовка шла быстро, и спешка была не лишней. Крылатые Шлемы обычно нападали до начала снежных бурь — силами от десяти до двадцати кораблей сразу — либо на Сегедунум, либо на Итуна, в зависимости от направления ветра.

Надо сказать, что Крылатые Шлемы, прежде чем высадить людей на берег, должны были сначала убрать на корабле паруса, и если дождаться, когда они начнут их сворачивать, и тут же метнуть из катапульты камни — железные стрелы не годятся, стрелы просто проходят через ткань, — то корабль переворачивается и море снова становится чистым. Несколько человек, бывает, доплывут до берега, но их единицы… В общем, это несложно. Самым трудным для нас было часами стоять на песчаном берегу под пронизывающим ветром со снегом. Так мы и сражались с Крылатыми Шлемами в ту зиму.

Ранней весной, когда восточные ветры пронзают тебя словно ножом, Крылатые Шлемы снова собрали много кораблей напротив Сегедунума. Алло сказал мне, что они не успокоятся, пока в открытом бою не захватят хотя бы одну башню. Они всегда сражались в открытую. Мы целый день методично забрасывали их камнями, пока все не было окончено. И тогда я увидел, что к берегу плывет какой-то человек, очевидно спасшийся после того, как его судно затонуло. Я подождал, и волна выбросила его к моим ногам.

Шагнув вперед, я увидел, что у человека такая же медаль, что и у меня. — Парнезий показал рукой на грудь. — Поэтому, когда человек пришел в себя и был в состоянии говорить, я задал ему особый вопрос, на который существует особый ответ. И он ответил этим нужным словом — значит, среди почитателей бога Солнца Митры [*49] он принадлежал к разряду Грифонов [*50]. Я прикрыл его своим щитом, и он встал. Я и сам, видите, не маленького роста, но он был на целую голову выше меня.

«Что теперь будет со мной?» — спросил он.

«Ты свободен, брат, — ответил я. — Можешь остаться или уйти».

Он посмотрел на волнующееся море. Там виднелся только один уцелевший корабль — он был вне досягаемости наших катапульт. Я подал знак не стрелять, а он махнул рукой, подзывая корабль к себе. Корабль послушно двинулся к нему, как собака на зов хозяина. Когда до корабля оставалось еще шагов сто, он откинул назад волосы и поплыл ему навстречу. Его втащили на палубу, и корабль ушел. Я знал, что богу Митре поклоняются люди разных стран, и выбросил этот случай из головы.

Месяц спустя я встретил Алло с его лошадьми, и — клянусь храмом Пана [*51] о Фавн! — он протянул мне большое золотое ожерелье, сплошь усыпанное кораллами.

Сначала я подумал, что это взятка от какого-нибудь купца из города и что она предназначена для Рутилиануса.

«Нет, — сказал Алло, — это подарок Амала, того человека, которого ты спас на берегу. Он говорит, что ты настоящий мужчина».

«Он тоже настоящий мужчина. Передай ему, что я буду носить его подарок», — ответил я.

«О, Амал еще молод и глуп. Но если рассуждать серьезно, император так прославился своими подвигами в Галлии, что Крылатые Шлемы хотят быть с ним в дружбе. Или, вернее, в дружбе с его слугами. Они надеются, что Пертинакс и ты могли бы присоединиться к ним». Алло посмотрел на меня, словно одноглазый ворон.

«Алло, — сказал я, — твой народ и ты — зерно меж двух жерновов.