Отдуваясь всю дорогу, Ганс ругал себя, что съел гораздо больше, чем следовало, как вдруг его поразила одна мысль. Он немедленно изъявил желание, чтобы ни одна женщина, с которой он переспал, не зачала от него ребенка. «Включая и ту, что я найду в своей постели сегодня», — подумал он, загадочно улыбаясь.

И пошел домой.

Ее звали Мигнариал, она была дочерью Лунного Цветка и однажды видела его таким, каким девушке не следует видеть ни одного мужчину, тем более такого самоуверенного и требовательного, как Шедоуспан: дрожащим, точно котенок, от вызванного колдовством страха. Она отвела его к себе домой и ухаживала за ним, а ее встревоженная мать находилась рядом и видела нежные глаза Мигни, восторженно смотревшие на Ганса. В другой раз, когда он собирался отправиться на опасное дело, о котором она даже не догадывалась, на ее лице вдруг появилось выражение крайней тревоги.

— Ганс.., о, Ганс, возьми с собой этот коричневый горшок с крестами.

С суеверным страхом он выполнил ее просьбу. Это была та ночь, когда он должен был вырвать жутко искалеченного Темпуса из кровавых рук некого Керда, человека, чье ремесло называется самым отвратительным словом на всех языках: вивисектор.

Режущий по живому, но не хирург. Как выяснилось, содержимое коричневого горшка в ту ночь спасло Гансу жизнь, и он понял, что С'данзо Мигнариал обладает частью Дара своей матери — Дара Видеть. А потом.., потом именно облик Мигнариал приняла богиня Эши, чтобы заставить Ганса отправиться на последнюю смертельную схватку с Вашанкой.

«Эши, похоже, любит меня — по крайней мере желает меня, — рассуждал Ганс, с набитым животом и в вишневом плаще возвращаясь домой. — А Мигнариал?»

Еще через несколько шагов: «Кстати, сколько ей лет?»

«О боги Илсига — какое это имеет значение? Я даже не знаю, сколько лет мне самому!»

Правда, укутанный в новый плащ и свои думы, он знал теперь, кто он и что он: сын какой-то женщины из Низовья и…

Шальпы. Бога. «Полусмертный» — назвал его Вашанка. А значит, полубог. Да, Ганс был полубогом.

Во имя Десяти Преисподних, как я могу жить с этим?

Во имя Одиннадцати Преисподних, как я могу жить, если исполняется любое мое желание? Любое, какое захочу, — это уже начинает наскучивать!

Ганс пришел домой, в свою комнату, и она была там, маленькая, прекрасная, совершенно беззащитная в своей наготе, с улыбкой усевшаяся при его появлении в кровати и протянувшая к нему точеные руки. Мигнариал, малышка Мигнариал, дочь женщины, которую Ганс любил, подспудно желая, чтобы она была его матерью.

— Дорогой! Я думала, ты никогда не придешь!

Ганс обернулся, чтобы закрыть дверь, и сделал вид, что ему пришлось повозиться с замком, на самом деле борясь со своими мыслями и чувствами.

Тогда девушка выскользнула из постели, подошла к нему.

Стройная, как ива, обнаженная, она была прекрасна в мягком свете яркой луны, что со смелой улыбкой заглядывала в окно.

Неспособный противостоять ее близости и зовущим рукам, Ганс шагнул в объятия девушки, и с поцелуями его пальцы прошлись по всей ее спине, от затылка до попки и обратно. Оба дрожали, сгорая от страсти.

— Мигни, Мигни.., что ты здесь делаешь?

Улыбнувшись, она прижалась к нему, потерлась носом о грудь.

— Тебе известно, что я делаю здесь.

— Пожалуйста.., почему ты пришла. Мигни? Почему сегодня?

Что заставило прийти тебя.., сегодня вечером?

— Просто я хочу быть с тобой, дорогой.., быть твоей.

Ганс зажмурился. О проклятье, проклятье. Шесть других вопросов получили столь же приятные, но не удовлетворившие его ответы. Все, как обычно. «Она не имеет об этом ни малейшего представления и, возможно, даже не хочет этого, — с нарастающим отчаянием подумал он, — она здесь, потому что я пожелал — и Ильс прислал ее, вот и все, и я чувствую себя.