После этой ночи весьма запутавшийся Шедоуспан стал много времени проводить в раздумьях, с нетерпением ожидая того дня, когда его вновь призовут пред лики богов.

Как выяснилось, Ильс имел в виду десять дней и ночей, а не лет или месяцев. И вот вновь убогие темные развалины Орлиного Гнезда превратились в ослепительный дворец богов, а Ганс из Низовья и Лабиринта взирал через длинный стол на безликую Тень — Шальпу, великое свечение Ильса-Тысячеглазого, от кого взял свое имя Илсиг, и на самую роскошную женщину, которую когда-либо мог лицезреть человек. Ибо именно этот облик предпочла в эту ночь Эши, и Ганс понял: богиня показала ему, какой великолепной может быть Она, насколько превосходит Она смертную Мигнариал, и великая гордость взыграла в нем.

Гансу пришло в голову спросить, покончено ли с исполнением его желаний. Великий бог ответил утвердительно: да, все кончено, осталось лишь последнее желание. Очень жаль, сказал Ганс, и пробудившийся в нем дипломат пожелал, чтобы любимую им женщину Мигнариал коснулась красота, великолепие и сексуальность богини Эши, сидящей сейчас рядом с ним.

— О-отец-ц… — начала было Эши, но тот оборвал ее.

— Итак, ты вновь предстал предо мной, Ганс, — прогремел он. — Скажи теперь твое самое заветное желание.

— Мое заветное желание состоит из трех частей, — ответил Ганс. — Во-первых, чтобы ни я, ни мои близкие, ни дорогие мне люди не узнали бы наперед о времени моей неизбежной кончины. Я выразился понятно?

— Желание конкретное и выражено четко, — прозвучал спокойный звучный голос Могущества, — и оно выполнено. Дальше?

— Я желаю получить высшую ловкость в обращении с оружием, а также хорошее здоровье и приличное состояние, — сказал Ганс. — И забыть все, что случилось. Все, что я делал, думал и хотел (исключая сон, который я разделил с Мигнариал, дочерью С'данзо) с того момента, как Ты в первый раз явился ко мне из-за Вашанки.

На некоторое время наступила тишина, а потом заговорила Тень, живой бог, бывший самой тенью, сидевший по правую руку от своего отца.

— Что? Ты хочешь забыть, что ты мой сын?

Голос его звучал скрипуче, как и подобает тени среди теней, но последнее слово раскатисто прогремело.

Ганс опустил взгляд:

— Да.

— Что? — воскликнула Эши. — Ты хочешь забыть все? Что ты был в моих объятиях?

И снова Ганс стал дипломатичным:

— Я предпочитаю быть смертным, о Сама Красота. Как может спокойно жить мужчина, видевший Тебя и даже державший Тебя в объятиях, и сознавать это? Это слишком, о Эши, богиня. Ты не должна позволять помнить это и терзаться воспоминаниями о том, что было и что могло бы быть.

Она стала еще прекраснее, неотразимая, как само это слово, и улыбка ее залила Ганса теплом солнца и луны.

— Пусть будет так, — согласилась богиня и превратилась в просто привлекательную женщину с хорошей фигурой, облаченную в белое, и только.

— Твой сын, Шальпа, сын мой, отмечен печатью гениальности, — сказал Тысячеглазый. — И все же подумай, Ганс, сын бога.

Многое, многое в этом мире досягаемо для тебя. Мы посовещались: ты даже можешь изъявить желание присоединиться к нам, навеки вознесясь над смертными. Или ты все же хочешь остаться одним из них?

— Я один из них… — Ганс сглотнул… — дедушка.

— Пока ты с нами, ты можешь также получить исполнение всех твоих желаний, и даже величайшего из них: чтобы отныне исполнялись все твои желания.