— Пора идти, — сказал, поднимаясь, Трулз Рок.

Бек тоже поднялся.

— Я готов,— провозгласил он, чувствуя все, что угодно, кроме этой готовности.

Оборотень неопределенно хмыкнул, уложил Грайан в колыбель своих могучих рук и пустился в путь.

Они шли весь остаток ночи, продвигаясь главным образом по таким местам, где земля была достаточно мокрой, чтобы их следы наполнялись влагой и исчезали прямо у них за спиной вместе с их запахом. Это был самый трудный день из всех, что когда–либо выпадали на долю Бека. Они останавливались лишь для того, чтобы перевести дыхание, глотнуть воды и немного поесть из тех небольших запасов, что нес Трулз. Они не снижали темпа, и это было жестоко. Но более всего Бек страдал от постоянного ощущения себя загнанным зверем, оттого, что они просто удирали, а не шли в какое–то безопасное место, зная, что им неоткуда ждать помощи. Бек держался лишь благодаря силе своих воспоминаний о доме, о семье, о жизни в горах с Квентином и его родителями, о тех днях, которые столь далеко затерялись во времени и пространстве, что казались сном.

Они уже не слышали своих преследователей. Приласканный солнцем после бури лес притих, и земля обрела спокойствие. Бек и Трулз сидели в тишине и поедали свой ужин, состоявший из сушеной солонины, черствого хлеба и сыра. Грайан ничего не ела, хотя Бек неоднократно пытался заставить ее поесть. Безрезультатно. Если она сама не станет есть, он не сможет ее принудить. Ему удалось заставить ее проглотить немного воды, с ее стороны это было рефлективное действие, столь же бессмысленное, как и его усилия. Он беспокоился, что она потеряет силы и умрет, если не проглотит что–нибудь, но не знал, что ему делать.

— Оставь ее, — таков был ответ оборотня, когда Бек спросил его мнение. — Она поест, когда будет готова к этому.

Бек так и сделал. Он съел свою долю, уставившись в темноту, погруженный в свои мысли.

Когда они закончили ужин, Трулз встал и потянулся:

— Укрой свою сестру и отправляйся спать. Я вернусь назад и посмотрю, не приблизились ли реты и их псы. — Он помолчал. — Я имею в виду именно то, что говорю, мальчик. Отправляйся спать. Забудь об опасности и прекрати думать о своей сестре. Тебе необходимо отдохнуть, если ты хочешь поспеть за мной.

— Я смогу держаться, — выпалил в ответ Бек.

Трулз Рок тихо усмехнулся и растаял между деревьями. Бек с минуту смотрел ему вслед, затем подошел к сестре и вгляделся в ее холодное, бледное лицо — лицо ведьмы Ильзе. Она выглядела такой молодой, ее черты излучали детскую невинность. Не было видно никаких признаков того чудовища, которым она была внутри.

Его охватило чувство безнадежности. Он ощущал такое отчаяние при мысли о том, что она сотворила со своей жизнью, о тех ужасных деяниях, что она совершила, о жизнях, которые она погубила. Она знала, что делала. Она избрала такой образ действий и нашла способ оправдать его. Надеяться, что она избавится от своего прошлого, как змея — от своей кожи, было смешно. Трулз, вероятно, прав. Грайан никогда не станет тем ребенком, которым была когда–то. Она никогда не вернется.

Повинуясь внутреннему порыву, Бек прикоснулся к ее щеке и медленно провел пальцами по гладкой коже. Он даже не мог вспомнить ее ребенком. Ее образ был создан лишь его воображением. Она помнила его, но в основе его воспоминаний были смутные надежды и желание обрести сестру. Поэтому созданный им образ Грайан был в значительной степени проекцией его собственного.