Черные-черные-черные травы

сквозь асфальт до ее обнаженных колен —

она любит меня словно пленная,

приговоренная…

Черные-черные-черные реки

текут из ее опущенных век —

и я просыпаюсь простреленным

и беспомощным,

как ребенок.

И нет никого с нами,

и нет ничего проще —

наполнена снами

пустынная площадь.

Иди по ней медленно

(раз-два),

дыши теперь ровно

(раз-два-три),

и нет – никого не было,

и нет – ничего кроме!

– Так! Платить будешь? Если нет – то проваливай! Нечего тут на халяву уши греть! – огромный верзила в кожаном фартуке, пахнущий застарелым перегаром и чесноком, возник передо мной словно из воздуха. Первым моим желанием было рефлекторно ударить вонючего бугая в кадык, но я вовремя вспомнил, что обещал не ввязываться в неприятности на территории Ярмарки. Так что я просто расплатился с неприятным типом двумя патронами и оказался внутри шатра.

Белая-белая-белая кожа

и синяя вязь из разорванных струн —

она скоро уйдет, бесшумная,

словно кошка.

Туда, где отброшено, будто одежда,

тело без боли и без следов.

Моя тонкая, грустная, нежная —

я почти готов….

И нет никого с нами,

и нет ничего проще —

наполнена снами

пустынная площадь.

Иди по ней медленно

(раз-два),

дыши теперь ровно

(раз-два-три),

и нет – никого не было,

и нет – ничего кроме!

Теперь я мог рассмотреть музыкантов вблизи. Песню исполняла удивительной красоты женщина. Если судить по ее седым локонам и неглубоким морщинам на лице и кистях рук, ей было не меньше пятидесяти лет. Но вот ее голос звучал пронзительно юным. А ее глаза! Они буквально светились жизнью. И это несмотря на то, что песня была довольно грустной.

Черные-черные-черные реки

текут из ее опущенных век —

и я просыпаюсь простреленным

и беспомощным…

Черные-черные-черные травы

сквозь асфальт до ее обнаженных колен —

она любит меня,

она любит меня…

Она любит меня!

Она любит МЕНЯ![4]

Аккомпанировавшие женщине музыканты замерли, инструменты их смолкли. На секунду в шатре повисла глубокая тишина, буквально через секунду уступившая место оглушительному шквалу аплодисментов.

– Браво! Бис! Еще!

Публика неистовствовала, сбивая ладоши и надрывая глотки. И пока музыканты благодарно принимали аплодисменты, вдоль зрителей перемещались несколько девушек со шляпами, в недра которых щедро сыпались патроны и прочие мелкие ценности.

Наблюдая за девушками со шляпами, я заметил в толпе весьма примечательного господина. Одежда на нем была сплошь черного цвета, а лицо скрывала маска, скорее всего из какого-то металла. Человек в маске моментально заметил мой пристальный взгляд и поспешно ретировался. И сколько я ни присматривался к толпе в тот вечер, больше он мне на глаза не попадался.

Но что-то подсказывает мне, что наши пути еще пересекутся…

Глава 9

Мышеловка

У подножия Чатыр-Дага встали на привал. Смеркалось, и Контейнер решил в горы на ночь глядя не лезть. Не бог весть какая гора, конечно, тропинка вилась серпантином под небольшим углом, но – сыпучка, мелкие камни, вполне вероятно – растяжки или древние мины. Лучше не рисковать.

Развели небольшой костерок в яме, чтобы не было видно издалека, вскрыли сухпай.