- Скажи друг, - настойчиво теребил вагоновожатый мой рукав. - Разве ж это по совести. Я всю жизнь в Империи живу. И батя мой жил, и дед. И прадед.

   Я терпеливо слушал перечисление всей родни до пятого колена.

   - А они мне: "сменить фамилию не считаем возможным". Ну, скажи мне, ответь. Ну какой я, к чёрту фон Рауф?

   - Чем плохо быть Рауфом?

   - Дык... Ик... Дык в душе ж я Романофф.

   - А чем хорош Романофф?

   - Бля буду. - Попытался обнять меня он. - И вправду, ну их всех... Ты... русский человек! И сразу понял душу русского. И немца ик... понял...

   - Я не русский, - вздохнул я. - Я полуполяк, полуеврей. У меня мама в девичестве носила фамилию Кацнерманн.

   - Все равно, ты русский! - не унимался вагоновожатый - Ты думаешь по-русски, ты понимаешь русскую душу.

   - Делов-то. После трёх стаканов.

   - ...потому что все мужчины двуличные развратники. - Игриво объясняла господину панночка. - Любая женщина это знает. Низменные, примитивные удовольствия. Вот всё, что вам надо от женщины. И совершенно никакой утончённости.

   Замечательно... Особенно, если учесть, что мило беседуя с попутчиком, она другой рукой шарила в ширинке бравого полицейского, расплывшегося в улыбке от удовольствия.

   - ...ты ж меня понимаешь, - не отпускал мой рукав вагоновожатый. - Только ты один понял. Русский человек - всегда русский человек. Ну и что, что фон Рауфф. Ты, братуха, самую суть понял!

  Мутным взглядом я окинул купе. "Истинно русский" наклонил пустую бутылку над стопками, с недоумением глядя на отсутствие живительной влаги.

   "Котик, миленький, ещё сто грамм". - Анекдот с далёкой Родины так и просился на язык. Вместо этого я сходил в своё купе и принёс ещё бутылку "Белого медведя".

   Вот - русский человек! - завопила страждущая душа, и вновь полезла обниматься.

   Дальнейшее, к стыду моему я помню смутно. Должно быть, в полном соответствии с марксистско-материалистическим учением, о котором в этом мире никто не слышал, количество перешло в качество. Кажется, бравый полицмейстер сошёл с дистанции, и я занял вакантное место, принявшись слизывать остатки помады с панночкиных губ. И вдруг стало мокро и совершенно нечем дышать.

   Не соображая, что делаю, я заработал руками и... вынырнул на поверхность. Вокруг, куда ни глянь, была водная гладь. Метрах в четырёх от меня виднелась голова нашей любвеобильной спутницы. Как-то странно посмотрев на меня, она глубоко вздохнула и нырнула. И, как говориться, с концами. Прошло минут пять-семь, прежде чем я осознал весь ужас своего положения. Я - в чужом коридоре. Вернее - в тупике. И попался, как последний идиот. Это ж надо, быть взятым в плен женщиной. И, надо признать, это профессионал. В невольном восхищении я позволил себе улыбнуться. Как пацана "сделала". А я-то, наивный, предпринял "меры предосторожности" в виде убойной силы "Белого медведя". Да, судя по всему, ей на это тьфу - и растереть. Да и "убежище" её как нельзя располагало к такого рода мероприятиям.

   И, как нельзя кстати, пришо на ум одно из красивейших японских стихотворений, точь в точь подходящее к случаю:

   Хотелось двигаться и быть в пути

   И ехать в поезде, поехал

   А с поезда сошёл - и некуда идти

   Для очистки совести попробовав "перейти" и, убедившись в бесполезности усилий, я принялся крутить головой и обнаружил метрах в двухстах некое подобие острова. Подобием же это было потому, что из воды торчал кусок скалы. Почти отвесные стены вздымались на добрых тридцать метров и не имели никакого намёка на растительность.