Изменить размер шрифта - +
А во-вторых, наше ведомство носит скорее организующий, научно-аналитический характер и тем отличается от прочих служб системы безопасности. Мы не привыкли дислоцироваться в местах традиционных, набивших оскомину – Литейный или, положим, столичная Лубянка. Кстати, для нас там и места нет… Главное Управление в Москве располагается на Лесной, неподалеку от Белорусского вокзала, рядом с химико-технологическим институтом. Если помните – тот самый, имени Менделеева… и в нем – несколько наших лабораторий… изучают внеземные материалы и артефакты… Очень забавная тематика! И очень перспективная! А региональное Северо-Западное Управление – то есть наше, петербургское – находится в одном НИИ. Почтовый ящик, разумеется. Чипы, электроника, связь, вычислительная техника… Ну, увидите сами.

    «Что это он разболтался? – промелькнуло у меня в голове. – Зубы заговаривает или желает на работу устроить? В тот самый НИИ, где чипы с электроникой? Чтоб Хорошев Дмитрий Григорьич сидел на трассировке плат и был всегда под боком и приглядом?.. Пожалуй, не выйдет. Не слюбится и не станцуется. Насиделся я в таком НИИ, в родном Промате. Формально даже сейчас сижу. Никто ведь меня не увольнял… всего лишь бессрочный отпуск… скажем, с целью благоустройства личной жизни…»

    Мысль о личной жизни заставила вспомнить Дарью, что потянуло цепочку иных ассоциаций, но не лирических, а совсем другого свойства. Я наклонился вперед, к затылку Скуратова, торчавшему над спинкой кресла, и пробурчал:

    – А мою соседку вы на Литейный вызывали. Это как понять?

    – А так, что вызывал ее не полковник ФСБ, а майор УБОП, и совсем по другому делу. Удовлетворены, Дмитрий Григорьич?

    – Вполне, Иван Иваныч.

    Но подозрения мучили меня на всем пути по Московскому проспекту, а это, должен признаться, очень длинная магистраль. Скуратов молчал, словно наслаждаясь моей нервозностью, и я, чтоб отыграться, стал издавать всевозможные звуки – кашлял, хмыкал, сопел, кряхтел, с удовольствием ощущая, как Лев с Леонидом напрягают мышцы при каждом моем хмыке и кряке, а голова у Иван Иваныча непроизвольно дергается. Временами я запускал пальцы левой руки под правый рукав свитера, ощупывал браслет с гипноглифом и представлял чугунную рожу зулуса, а также двух «хвостов», уснувших на скамье, рядом с помойными бачками. Это придавало мне уверенности, напоминало, кто тут хозяин, кто командует парадом и правит бал. Если не сам Сатана, то крысолов, его приятель и посланник.

    Наконец мы выехали на шоссе, повернули три-четыре раза и минут через десять остановились у бетонного низкого корпуса, над которым возвышался небоскреб в целых шестнадцать этажей. Отраслевой НИИ по кличке «Сапсан», почтовый ящик и военный отпрыск объединения «Светлана»… Эту контору я знал: случалось здесь бывать и даже выполнять заказы – конечно, в прежние проматовские времена. Занимались тут проектированием начинки для компьютеров спецприменения – тех, что ставят на ракеты и подлодки, истребители и комплексы ПВО. Какая существовала еще тематика, не ведаю, не знаю: я тут выше восьмого этажа не поднимался и к самой небоскребной верхотуре допущен не был. Но и нижние ярусы впечатляли: стерильные цеха для напыления микросхем, мраморные стены, округлые стальные двери-люки, герметичные тамбуры, техники в белых халатах, компьютеры, автоматика – и все, заметьте, высшего качества и отечественной разработки. И кому это мешало?..

    Покинув машину, я заметил, что «Сапсан» переживает не лучшие времена. Вывесок на нем отродясь не бывало, и нечему было трескаться и падать, но окна, когда-то сиявшие, как полированный хрусталь, казались покрытыми пылью, и по обе стороны от приземистого нижнего корпуса тянулись уродливые загородки из стальных прутьев, а за ними торчали навесы, забитые доверху серыми алюминиевыми чушками и латунными болванками, блестящими желтизной.

Быстрый переход