– Что же делать… Я – Дарующий Утешение! Ко мне идут те, кто нуждается в нем… и хотя их немного, каждый переваливает часть своего груза на мои плечи.

– Откуда же груз, апатам? Жизнь прекрасна и легка…

– Для молодых, дочка, для молодых. Чей ближе человек к старости и смерти, тем чаще тревожат его тяжелые думы. Очень неприятные, должен сказать.

– Но почему? Я читала, что раньше человеческий век был коротким, а старость отягощали мучительные болезни… Но теперь! Теперь!

– А что теперь?

– Ну‑у… мы живем долго и уходим легко… Мир великолепен, и в нем всем хватает места. И у каждого есть…

– Дом, сад, пища, одежда и десятки слуг‑топотунов, это ты хочешь сказать?

– Да… пожалуй, да…

– Значит, тебе непонятно, что же омрачает жизнь?

– Я даже не могу этого представить!

– Ты слишком молода, Сийра.

– Разве это недостаток?

– В данном случае – несомненно. Ты видишь, что мир прекрасен, – значит, он прост. И человек тоже прост, раз он живет в таком прекрасном и простом мире. Обычное заблуждение молодости!

– Но скажи, в чем же я ошибаюсь?

– Ты грешишь примитивизмом. Человек совсем не так прост, он носит в душе целую вселенную, и это чревато самыми неожиданными последствиями.

– Не понимаю, апатам…

– Подумай же сама, девочка! Над нашим миром – там, за гранью атмосферы, – звезды, туманности, облака космического газа… Одни светят ровно и спокойно, другие ярятся и бушуют, третьи – взрываются… Или представь себе, что некое темное облако вдруг начинает расползаться, поглощая звездный свет. А теперь предположим, что все это происходит в душе человека! Что мрак грозит затопить ее!

– Не понимаю… Все равно не понимаю, апатам!

– Хорошо. Я расскажу тебе о жаждавшем утешения, который посетил меня сегодня. Понимаешь ли, этот человек видит сны…

– И что же тут плохого?

– Сны гнетут его сердце. Он странствует по мрачному подземелью, в котором обитают люди… страшные люди, убийцы, никогда не подымавшие лица к небу и солнцу. Ему кажется, что он должен блуждать в вечных сумерках до скончания веков, жить с этими чудовищами, валяться в их смрадных норах, есть мох и червей…

– Это ужасно, апатам! Неужели его нельзя излечить?

– Этим я сегодня и занимался, дочка. Но самое ужасное – в другом. Он утверждает, что мучается чувством вины.

– Вины? Перед кем?

– Ему мнится, что те, подземные, ненавидят и упрекают его… хотят убить… и якобы это – справедливое возмездие…

– За что? Чем же он виноват?

– Поговорим об этом в другой раз, Сийра. Сегодня я очень устал…

* * *

Не в первый раз Блейд замечал, что в речи обитателей Дыры встречается довольно много звукоподражаний. Очевидно, они деградировали; возникали новые слова, простые и несложные, заменявшие старые понятия. Самодельный гранатомет назывался дудутом, потому что именно такой звук это жуткое орудие издавало при стрельбе: дуд‑ут! Бластер, или лучемет, был кряхтелкой, причем кашель и змеиный шип, которые он производил, служили для наименования еще одного объекта: кх‑эшш – кэш!

Эти излучатели, метавшие не то тепловую энергию, не то пучок раскаленной плазмы, сами аборигены, разумеется, смастерить не могли; их отнимали у роботов‑убийц. Точнее говоря, выламывали вместе с конечностями, куда было вмонтировано оружие, и переделывали, снабжая рукоятью или прикладом. Запас бластеров пополнялся с каждым побоищем, из чего Блейд заключил, что люди управлялись с ними не хуже кэшей.